Она зажгла еще одну керосиновую лампу и снова улыбнулась.

Керстин.

Эва.

Моя новая подруга.

– А как было бы жаль, – произнесла я и заметила нож, лежащий под кухонным столом.

Керстин стояла спиной ко мне, и я сделала несколько шагов к столу. Я уже видела, как нагибаюсь и хватаю его, направляю его на Керстин и вынуждаю ее рассказать, где Алиса.

– А ведь мы встречались раньше, – сказала я. – На скамейке в парке.

Еще шаг. Я двигалась медленно. Остался всего один шажок.

Керстин обернулась и кинулась к столу. Она наклонилась и схватила нож. Направив его на меня, она покачала головой.

– Лучше бы ты послушалась меня тогда, – сказала она. – Я предупреждала тебя. Сказала тебе, чтобы ты оставила все как есть. Как было всегда.

– Ты сбила моего сына. Ты чуть не убила его.

– Ты вынудила меня так поступить. Я должна была остановить тебя.

– Однако ты призывала меня выяснить правду.

– Потому что я понимаю тебя. Потерять дочь, как ты, – какая трагедия! Особенно учитывая, что ты сама во всем виновата. Я сочувствую тебе. Правда. Но ты должна наконец понять, что Изабелла – моя дочь. Это и есть правда.

И сама она верила в то, что говорит. Похоже, она была убеждена в собственной правоте.

– Ты побывала у моего дома, – сказала я. – Я видела, как ты стояла на улице перед домом, – в дождевике, закрыв лицо капюшоном. Ты положила мне в ящик объявление о моей смерти. Ты звонила мне, рассказывала неправду о моем сыне. Почему?

Керстин засмеялась. Потом вдруг посерьезнела.

– Ты всегда была самодовольной. Считала себя лучше других. Хотя все время балансировала на грани. Столкнуть тебя вниз оказалось проще простого.

Она налила в кофейник воду из ведра, поставила его на плиту и отмерила мерной ложкой кофе. Мы словно давние приятельницы, встретившиеся, чтобы попить кофе и побеседовать. Я села за стол.

– Ты сильно облегчила мне задачу, – сказала она. – Сама рассказала мне все, что я хотела выяснить. «Мой муж, он ни за что мне не поверит. Он подумает, что я сошла с ума». Конечно же, тебе было жаль саму себя. Такому человеку, как ты, привыкшему считать себя особенным, непросто далось пребывание в психушке.