Запах свалки опасностей не обещал. В воздухе витали затхлая сырость, будто в давным-давно запертом подвале, и слабая бензиновая вонь. Я оглянулся – я словно оказался снаружи. Вдоль лесов стояли гигантские задники. Футах в двадцати над нарисованными призрачными облачками распахнутое небо обрывалось в черную пустоту павильона. От этого зрелища кружилась голова – оно как бы намекало на некую глубинную правду о человеческом восприятии, неизбежно ограниченном шорами. Загляни ты чуть дальше, Макгрэт, увидел бы, что все обрывается… в пустоту.

Впереди – я не сразу рассмотрел – открывалась тесная гравийная парковка в бахроме кустов, и там под перегоревшим фонарем стояла одинокая машина. Я вздрогнул: громоздкий синий «шеви-сайтейшн» Ли, прямиком из 80-х. Будто ждет ее возвращения.

Может, она так и не вернулась. Может, Ли так и не ушла из этого ангара – или из «Гребня». Я не припоминал, чтобы эта актриса потом где-нибудь еще снималась.

Я вгляделся в размытое пятно на холме и пошел на приступ. Уже по пути сообразил, что это перевернутый школьный автобус, тот самый, где застряла Ли. В финале La douleur бандиты запихивают ее туда, скрученную по рукам и ногам и с повязкой на глазах. Она отважно сопротивляется, пытается резать путы на руках о металлический стержень, торчащий из распавшегося сиденья, но судьба ее остается неясной. Ли плачет, бьется, и наступает затемнение, хотя крики ее слышны до конца финальных титров и их не может заглушить даже «Собираем банду» «Бисти Бойз»[101].

Склон оказался ужасно крут; я спотыкался и скользил среди пластиковых мешков, лопнувших покрышек, матрасов и треснувших телевизоров. Одолев несколько ярдов, я заметил, что угол склона все ближе к вертикали, да еще подо мной задвигался мусор. Гора зашевелилась – и вскоре уже опадала целиком. Я замер, но это не помогло: я упал навзничь, и меня чуть не погребла лавина ржавых банок и мусорных мешков. Отбившись от драного костюма химзащиты, я поднялся, и волна вынесла меня к границе площадки, а гора продолжала осыпаться – в том числе и автобус. Туда никак не залезть. Я ощупью добрался до холста с небом, приподнял край и пополз сквозь леса; за спиной грохотала свалка. Хватит с меня La douleur. Черта с два я помру среди мусора Кордовы.

Я вскочил и зашагал по темному коридору. Далеко впереди, в самом конце – дотуда как будто миля, – слабо светился красным проем. Я понадеялся, что это выход.

* * *

То и дело я останавливался и прислушивался, но различал только вой ветра в вышине над ангаром. Чем дольше я шел, тем упорнее, настойчивее держался вдали красный свет. Может, у меня глюки? Или бетонный пол ангара – на самом деле бегущая дорожка и я шагаю на одном месте? В какой-то момент я почуял море – сильно запахло водой, водорослями и песком. Что за ерунда? Наверное, другая съемочная площадка, но леса слева чересчур высоки – не заглянешь.