— Я вышлю вам эсэмэску, хорошо? Что угодно, лишь бы у вас был мой номер. С удовольствием встречусь с вами еще раз.

Мамаша улыбнулась про себя. Ее дочь может быть взрослой, может быть совершеннолетней, может высказываться словно взрослая женщина.

Но на самой деле, ее любимая доченька — это такой еще ребенок…

19

Шацкий вынул из кармана телефон, ожидая прихода сообщения. При этом он размышлял над тем: а что же дальше. Играть, как до сих пор, по правилам хитроумной лицеистки Виктории Сендровской, или перейти в наступление. Даже хотя он сам и не был в наилучшей форме, ненависть придавала ему достаточно сил, чтобы расхуярить башки одной и другой либо о мещанский дубовый буфет, либо о старинные, керамические радиаторы. Собственно говоря, было бы достаточно, разорвать на клочья уважаемую пани Агнешку Сендровскую на глазах ее приемной доченьки. Чтобы малолетка знала, как оно бывает, когда кто-то близкий страдает. А потом он бы задумался над тем, что дальше.

Он представил себе череп, бьющийся о радиатор. Представил себе трескающуюся кожу, вдавливающуюся в мозги кость. Из разбитой головы брызжет кровь, из разбитого калорифера шурует горячая вода и пар. Пани Агнешка еще в сознании, слишком неожиданно все случилось для нее, чтобы отреагировать, она даже понятия не имеет, что происходит. А он покрепче хватает ее за черные волосы, обкручивает прядь вокруг запястья и вновь херячит в радиатор. Еще больше пара, больше крови, кусочки костей на полу мало чем отличаются от кусков фаянсовых нагревателей. На их фоне хорошо заметно серое, желеобразное содержимое мозга. Сейчас доченька может видеть, как выглядит всемогущий аппарат управления ее мамочки. Временно находящийся в состоянии ликвидации.

Агнешка Сендровская улыбается ему над краем чашки. Шацкий улыбается в ответ.

Ярость заполняет его на все сто процентов. По ее причине любое действие превращалось в сверхчеловеческое усилие. Он пытался вести нормальную беседу, но чувствовал себя словно парализованный. Но прятался за словами, лишь бы не сотворить какой-нибудь глупости. Потому болтал словно слабоумный, словно провозглашал некий доклад по праву, сам понимая из сказанного, хорошо, если третье слово. Но это цежение слов, их подбор, концентрация на их грамматическом изменении, как будто он говорил на иностранном языке — это помогало ему сохранить относительное спокойствие.

Он получил сообщение с содержанием: «tel no one».

Именно так, как она и сказала: вышлю вам что угодно. «Tel no one» — это вроде как телефон номер раз, сами понимаете, шуточка от шустрой лицеистки. Набила, что пришло в голову, лишь бы у него был ее номер.