Мамаша посчитала сравнение не самым удачным, но покачала головой, как будто бы то были самые мудрые слова, слышанные ею за много лет.

— Я охотно отвечу, — сказал гость. — Поскольку пани Виктория коснулась крупнейшей этической дилеммы, сопровождающей нашу работу. Действительно, довольно часто мы бессильны. Мы ведем следствие, собираем неопровержимые доказательство, и из-за какой-то мелочи, весьма часто, формальной, все наши усилия делаются напрасными. Мало того, что нам приходится отпустить человека, в вине которого мы уверены, ба, у нас все доказательства этому имелись, так мы еще должны терпеть удары, наносимые обществом.

Пользуясь длительной речью прокурора, который, как ей казалось, выражался каким-то весьма претенциозным и цветистым образом, Виктория незаметно вытерла салфеткой залитое кофе блюдце. Ей хотелось вновь вылить эти несколько капель назад в чашку, но опасалась того, что тогда мать вернется из эмпирей и отругает при всех.

— И тогда появляется фантазия, чтобы, главное, исполнилась справедливость. Чтобы сделать хоть что-нибудь. Наказать, повредить… мы же понимаем, что у государственных органов имеется масса способов сделать гражданину нехорошо. И ни один из этих органов не откажет прокуратуре помочь в правом деле. Проблемы с налогами, с паспортами, визами, разрешениями, лицензиями, выполнением собственных профессиональных обязанностей, допросы, необходимость давать объяснения, вечное отвлечение от дел… Иногда, должен сказать, пани Виктория, подобное всевластие смущает. Если бы я уперся рогом, то мог бы навредить не только вам лично, но и всему вашему семейству до пятой степени родства так, что вы не могли бы и подняться.

Хозяйка дома громко кашлянула. Прокурор прервал выступление и поглядел на нее, в глазах у него была странная тень, а она впервые подумала, что Теодор Шацкий не обязан быть человеком добрым. Он носил в себе нечто такое, что она пыталась оформить словами. Не ненависть, не фрустрация, не агрессия — это уже было на кончике языка. Ярость, гнев — вот именно. Смешное, забытое слово, звучащее как-то по-библейски. Но гостю оно очень даже соответствовало.

— Вы сказали «вы»…

— Простите?…

— Вы оговорились. — Зюлко-Сендовская делано рассмеялась. — Вы сказали, что можете навредить моей дочери.

— Правда? В таком случае, прошу прощения, уже поздно, а день сегодня был тяжелый. Понятное дело, что это никак не объяснение, но еще раз извиняюсь. Похоже это знак, что мне следует бежать.

Виктория сорвалась резко, как-то по-детски, и взяла свой телефон, который, как обычно, подключенный к зарядному устройству лежал вместе с яблоками на буфете. Хороший телефон, подарок на восемнадцатый день рождения. Мать радовалась тому, что Виктория о нем заботится, все время держит в собственноручно связанном из пряжи футляре в бело-розовые полосы.