Это известие ударило гораздо сильнее, чем предполагал Свэггер. Конечно, в таких делах трудно что-либо предугадать. И все-таки удар был сильным. Всю дорогу назад Свэггер хранил каменное молчание. Он просто сидел, уставившись прямо перед собой, не обращая внимания на Рейли, которая достала компьютер и начала набирать текст — этот материал, другой материал, какая разница? В кабине вертолета было темно, и отсвет от экрана компьютера озарял ее лицо. Но Свэггер не смотрел на нее, он смотрел прямо перед собой или в иллюминатор.
Они приземлились около полуночи. Уилл встретил их в отдельном терминале, где они вместе стали ждать частный самолет Стронского. Уилл крепко стиснул в объятиях свою жену, и они быстро заговорили ни о чем, как это бывает со всеми супружескими парами, прожившими вместе много лет. Свэггер разыграл целый спектакль, знакомясь с Уиллом, и они обменялись очевидными шутками, хотя у Свэггера не лежало к этому сердце. Но этого требовали правила приличия, и он подчинился, поскольку чувствовал себя обязанным. Наконец Уилл отвез их в Москву, не догадываясь о том, что следом за ними ехала машина, полная боевиков Стронского, просто на всякий случай. Это была идея Стронского, и Боб ее одобрил.
Подъехав к жилому кварталу, они поставили машину на внутренней стоянке между шестиэтажными зданиями, возвышавшимися по обе стороны подобно стенам ущелья. Из-за позднего часа освещение стоянки было скудным. Все прошли в здание, на последнем этаже которого располагался корпункт «Вашингтон пост», а рядом с ним квартира Уилла и Кэти, с обилием свободных комнат. Все это Боб уже видел: место ему очень нравилось.
— Вы поднимаетесь наверх, — сказал он.
— Что?
— А я отправляюсь вон туда.
— Что?
Свэггер указал на неоновую вывеску, сияющую на первом этаже соседнего здания. Ярко-оранжевые буквы сообщали: «КОКТЕЙЛЬ-БАР», а рядом красовалось известное всему миру изображение этого зверя: наклоненный высокий стакан с улыбающейся оливкой внутри.
— Ты шутишь! — сказала Рейли.
— Нисколько. Я никогда в жизни не был так серьезен.
— Свэггер, я тоже опустошена. Но мы оба знали. Догадывались. Шла война. И такой конец — лучший из всех возможных. Незачем срываться с катушки.
— Нет, дело не в этом. Просто я должен вернуть один долг.
— О чем это ты?
— Меня осенило, пока мы летели в Москву. Я сложил все вместе. Этому человеку потребовалось долгих десять лет, но в конце концов он сделал дело. — Свэггер помолчал. — Я не знаю, кем он был, профессионалом или дилетантом. Но из архивов КГБ следует, что кто-то установил, что произошло с Милой, выследил Крылова и заставил его заплатить за все сполна. Ты только подумай — Крылов, пуп земли, но кто-то понимает, что тут нечисто, заваливает его, отрезает ему язык и отправляет в таком виде плавать. Величайшее оскорбление. Так расправляются с предателями. Вот я и решил, черт возьми, выпить за этого человека. Это единственная крупица справедливости во всей истории с Милой и сильными мира сего, которые объединились, чтобы ее уничтожить. Вот единственный человек, вступившийся за нее. Кем бы он ни был, он заслуживает того, чтобы за него выпили, и ради такого случая можно нарушить закон трезвости. Надо отдать ему должное.