Боже мой, как давно я не слышала его голоса…

* * *

Изгнание торгующих из храма, вот как называлась эта операция. Очаровательное трио чинуш и представителя закона было изгнано с поля боя через двадцать минут. Я клятвенно пообещала завалить их бумажками и припечатать справками. Я сказала, что дети покинут этот дом только через мой труп. Я так трясла волосами, что явно недолюбливающие яркие цветовые пятна представители власти в конце концов ретировались.

Мы остались одни.

И славно поревели вместе с Катькой под присмотром Лаврухи. Решение, которое возникло так спонтанно, теперь не пугало меня. Я должна, я обязана, я сделаю это – в память о Жеке. И потом, я просто люблю их… Со мной ничего не должно случиться, иначе они останутся совсем одни. На Снегиря надежды никакой.

Но Снегирь объявился, несмотря на то что на него не было никакой надежды. Он позвонил в дверь ровно в четыре, когда двойняшки, утомленные дневными баталиями, сладко заснули на диване.

От Снегиря за версту несло сытой Финляндией: хорошими дорогами, хорошим одеколоном, хорошей едой в закусочной на заправке. И стыдливыми финскими проститутками. Пока я осторожно принюхивалась, Лавруха оторвал меня от пола.

– Ну, как вы здесь? Исчадья ада еще с.тобой? Я им подарочки привез.

– Со мной.

– И что ты собираешься делать?

– Ты ведь все уже понял, Снегирь. Дети остаются у меня.

– Ну и правильно. Прокормим, ты как думаешь?

Я поцеловала Снегиря в чисто выбритую щеку. Все-таки Финляндия пошла ему на пользу: никакой поросячьей щетины.

– Я по тебе скучала.

– А уж как я тосковал по твоим мощам, ты и представить себе не можешь.

– Очень хорошо. Ловлю тебя на слове.

– В смысле?

– На следующей неделе оформляю документы на опекунство. Ты выступишь в качестве потенциального мужа. У нас должна быть полная семья, тогда некоторые проблемы отпадут сами собой.

– Ты с ума сошла, по рукам и ногам меня вяжешь. Ты же знаешь, что я вольный стрелок.

– Ради детей, Лавруха. И ради Жеки.