Доктор встал и потянулся за телеграммой:

– Позволите?

– О да, разумеется, доктор, – ответил мистер Пиктон, вручая ему листок. – Вы к тому же знаете Джона намного дольше, чем я, так что, вероятно, получше разберетесь в его смутных намеках – начиная хотя бы с утверждения о том, что преподобный Паркер «жив, но не невредим».

– Или Мур попросту демонстрирует свою обычную четкость высказываний, – просматривая бумагу, отозвался доктор, что называется, сухо, – или же не хотел допустить, чтобы кто-то мог завладеть копией послания. Возвращение Вандербилта в этом свете выглядит действительно несколько зловеще.

– Да, – согласился Люциус. – Его люди смогут немало выяснить, если зададутся такой целью.

– Готова поспорить, – сказала мисс Говард, – что этот намек насчет Паркера означает, что Либби и впрямь натравила на него Пыльников. Если его смогли найти Джон с Маркусом – значит, могла и она. И одному богу известно, в каком он теперь состоянии.

Сайрус кивнул:

– Полагаю, мисс, в достаточно плачевном, чтобы его жизнь стала настоящим страданием, – тихо промолвил он. – Быть может, в настолько плачевном, что он жалеет, что не умер. Это вполне могло доставить ей куда больше удовлетворения, чем его убийство.

Мисс Говард мрачно посмотрела на Сайруса, явно с ним соглашаясь; доктор тоже кивнул.

– Да, – сказал он, по-прежнему изучая телеграмму, – а вот с Михеем Хантером явно требовалось решить вопрос окончательно. И это понятно. Он, вероятно, не знал ничего о том, что творилось до его женитьбы на Либби, – но когда Маркус принес весть о большом жюри, Хантер, несомненно, начал подозревать правду. И даже для его изможденного наркотиком разума не составило большого труда сделать очевидные выводы относительно несчастных детей, за которыми «ухаживала» в Нью-Йорке его жена.

Мистер Пиктон вздернул голову, и на лице его отразилось почти восхищение:

– Его убийство – тоже весьма умная тактика для процесса. Теперь Либби явится в обличье только что овдовевшей женщины, долгие годы заботившейся о ветеране Гражданской войны. – Тут его странное восхищение внезапно сменилось гримасой: – Бог мой, что за тягостные мысли! Судьи, присяжные и публика вполне склонны принять на процессе сторону женщины – а уж опечаленная вдова солдата Союза… ничто не вызовет такого сочувствия, как черное платье и флаг. Но скажите же, доктор, – что Мур имел в виду, говоря о попытке «организовать соглядатая внутри»?

– А это, боюсь, касается еще одного умного хода со стороны нашей противницы, – отвечал доктор. – Я надеялся, что при вызове в Боллстон-Спа она позаботится о временном опекуне, который смог бы присматривать за Аной у нее в доме.