Как всегда, она говорила тихо. Не повышала голос даже в таверне, тем не менее мужчины всегда слышали каждое ее слово.

Обычно не замеченный в праздном любопытстве, Билли удивился, услышав собственный голос:

– А что случилось с твоей матерью?

– Она умерла в родах. – Айви разложила вишни на подоконнике рядом с птицей. – А отец просто ушел.

В чай с легким привкусом мяты она добавила персикового нектара.

Когда Айви вернулась к столу и снова принялась чистить орехи, птица продолжала наблюдать за Билли, не обращая внимания на вишни.

– Птица у тебя домашняя? – спросил Билли.

– Мы не можем жить друг без друга. Он редко заходит дальше окна, а если заходит, то соблюдает мои правила чистоты.

– И как его зовут?

– Он еще не сказал мне свое имя. Со временем скажет.

Никогда раньше Билли не чувствовал себя так легко и непринужденно. Может, поэтому и задал такой странный вопрос:

– Что появилось раньше – настоящая птица или та, что на парадной двери?

– Они прибыли одновременно, – дала Айви не менее странный ответ.

– Он кто… ворона?

– Бери выше. Он – ворон и хочет, чтобы мы верили, что он только ворон и ничего больше.

Билли не знал, что на это сказать, и промолчал. Молчание ему нисколько не мешало и ей, кажется, тоже.

Он вдруг осознал, что куда-то подевалась та спешка, с которой он покидал «Шепчущиеся сосны». Время уже не неслось, как бурная река. Более того, здесь, похоже, время ровным счетом ничего не значило.

Наконец-то птица повернулась к вишням клювом и очень ловко начала отделять мякоть от косточек.

Длинные пальцы Айви вроде бы двигались медленно, однако миска на глазах заполнялась очищенными фисташками.

– Дом такой тихий, – отметил Билли.