– Спросите об этом Петра Дмитриевича, – ответил Мериме.

– Все идет своим чередом, – уклончиво сказал я. – Правосудие на верном пути.

– Рад это слышать, – заявил Бродков.

Я решил дождаться удобного случая и навести разговор на убийства, а еще лучше – перекинуться с лесником парой слов наедине.

На аперитив было подано домашнее вино, совсем недурное. Мы сидели у холодного камина, обсуждали последние события, высказывали предположения по поводу того, почему загорелся постоялый двор и кто мог быть убийцей. Разговор зашел о цыганах.

– Это же варвары, господин Инсаров! – громко объявила мадам Фаэтонова, брезгливо поморщившись. – Им убить человека ничего не стоит.

– Не говори так, дорогая, – сказал Эдуард Витальевич, накрывая рукой ладонь супруги. – Цыгане живут в России очень давно. Они никогда не совершали зверств. Облапошить дурака или коня украсть – такое бывало не раз, однако чтобы убивать…

– Глупости! – заявила докторша и гневно фыркнула. – Просто они умеют заметать следы. Удивляюсь, почему цыгане не унесли отсюда ноги сразу после убийств. Какая наглость – остаться здесь! Слава богу, наш полицмейстер приструнил этих нелюдей!

– А вы, господин Инсаров, тоже считаете, что убийства – дело рук цыган? – обратился ко мне Бродков.

– У меня пока нет оснований всерьез их подозревать. Для этого нужны улики.

– Дело оказалось слишком сложным и запутанным? – спросил лесничий.

– Настоящая тайна – да, господин Инсаров? – с надеждой проговорила мадам Фаэтонова.

– Боюсь, что так, сударыня.

– Удивительно, что это случилось именно у нас, – сказала докторша и покачала головой.

– Почему же?

– Знаете, обычно удивительные и загадочные вещи происходят где-то далеко, – Евпраксия Ильинишна как-то неопределенно помахала пухлой ручкой. – Когда они случаются у тебя под носом, чувствуешь себя… сопричастной, что ли. Я имею в виду, конечно же, тайну, а вовсе не само преступление.

– Ты вовремя поправилась, душа моя! – с усмешкой проговорил Фаэтонов. – А то господин Инсаров, должно быть, уже решил, что ты признаешься в соучастии. – Голос у него был высокий и словно надтреснутый.

Из-за этого нельзя было понять, смеется он от души или только изображает веселость.

– Не приведи Господь! – Его супруга в притворном испуге округлила глаза. – Надеюсь, это не так, Петр Дмитриевич?

– Ни в коем случае, сударыня, – отозвался я. – Разве я могу заподозрить в таком страшном преступлении женщину? Тем более столь очаровательную.