– Но никто не знал о вашей дружбе.

Рудлов пожал плечами и проговорил:

– Полагаю, это было Машино дело. Конечно, в редакции не знали, откуда у меня появляются сведения, но это уже мой профессиональный секрет.

– Простите за бестактность, господин Рудлов, но я должен уточнить один момент.

– Прошу вас.

– Вы состояли с Марией Журавкиной в интимных отношениях?

Журналист приподнял брови.

– Помилуйте! Нет, конечно! У нас совершенно разное общественное положение.

– Что не мешало вам дружить.

– В пределах разумного. И вообще, это другое.

– А как вам кажется, могли у нее быть на вас… планы в этом отношении?

– Вполне возможно, – ответил Рудлов. – Сами знаете, что за народ эти горничные. От них можно всего ожидать. Но я никогда не давал ей повода. Видите ли, у меня есть в Пскове невеста, она вдова, и я собираюсь жениться на ней осенью. Хорошее приданое возьму, между прочим. Маша об этом не знала, но не потому, что я скрывал свои планы именно от нее. Просто не считал необходимым с кем-то делиться – в конце концов, это мое личное дело, не правда ли?

– Совершенно с вами согласен, – сказал я. – Теперь другой вопрос. В день своей смерти Мария должна была прийти к вам?

Журналист побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Этот вопрос явно не доставил ему удовольствия.

– Видите ли, я получил от нее утром записку. Она сообщила, что узнала какую-то сногсшибательную новость, и хотела вечером мне ее рассказать.

– Вы говорили об этом полиции? – Я взглянул на Армилова.

Тот нахмурился.

– Нет, – Рудлов пожал плечами с показным спокойствием, но глаза у него бегали. – Я не думал, что это может иметь значение. Кроме того, никто меня не спрашивал. А через два дня мне пришлось уехать в Псков, и вернулся я только недавно – после того как был потушен пожар.

– Понятно. И что было в той записке?

– Я могу вам ее показать, если хотите.