— В каком лицее ты учишься?
Дуня гордо подняла подбородок и заявила:
— На следующий год буду поступать в медицинский лицей в Вельске, а пока ищу работу.
Директор Ожеховский смерил ее взглядом с ног до головы.
— Без прописки? Тебе известно, что это нелегально?
— Я живу у хозяйки, — соврала она и указала на мальчика. — А это мой племянник.
Анатоль улыбнулся.
— Получается, что я могу тебе помочь. Я — директор здешнего лицея. Но тебе надо сдать экзамен. Ты из деревни?
Дуня кивнула.
—
Дуня зачарованно смотрела на Анатоля. Она никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так красиво говорил на этом языке. Она знала хохляцкий вариант, на котором говорили ее родственники и соседи. Но никто из них не мог показать мелодичности белорусского языка — так сильно отличающегося от русского или украинского.
— Лариса Гениуш. — Анатоль заметил ее восхищение. Рыбка заглотила наживку. — Наша первая революционерка, так и не принявшая советское гражданство. Эмигрировала в Чехию, потому что это было единственное государство, которое оказало помощь гражданам Белорусской Народной Республики. Там она жила, творила. Освободившись из лагерей, она решила вернуться на родину и умерла в Зельве, в Белоруссии. Борец за свободу. Слышала?
Дуня покачала головой. Она чувствовала себя никому не нужной и некрасивой.
— А должна. Начни читать, учиться. Нет никакой другой свободы, кроме той, которую дает знание, — сказал Анатоль.
— Не дури ей голову, Толик, — включился в разговор Ожеховский, тоже по-белорусски. Дуня удивилась. Она думала, что он стопроцентный поляк. По крайней мере, производил такое впечатление. — Приди завтра на проходную и сошлись на меня. На пилораму требуются сильные молодые женщины для укладки паркетной доски в сушилку. Правда, работа тяжелая, а ты худышка совсем.
— Я с детства тяжело работаю, — заявила она. — Я хочу и учиться, и работать.