— Тетя уехала на лето в приграничное урочище, — объяснила Романовская и поставила на стол коробку с документами. — У нее там деревянный домик на берегу Буга и участок леса. Сын ей купил, чтобы успокоить собственную совесть. Сам живет в Нью-Йорке и почти не приезжает. Тетя будет там до осени, а если зима выдастся не очень холодной, то останется до весны.

Саша стряхнула пыль с гнутого стула возле старого письменного стола, покрытого зеленым сукном, и несколько минут расслаблялась, не произнеся ни слова. В корзинке на подоконнике лежали грецкие орехи, но она не решилась расколоть их, подумав, что они могут быть старше ее самой.

Романовская тем временем рассказывала о большом количестве света, которое попадает сюда с полудня и до шести вечера. Она открывала и закрывала кухонные шкафчики, выставляла на столешницу размером с разделочную доску банки из-под чая, кофе, риса и муки. Они были пусты, но насекомых не было. Кристина включила холодильник и положила в него купленные по дороге продукты. Потом взяла самый большой нож и с трудом начала резать хлеб толстыми ломтями. Нож выглядел эффектно, но был ужасно тупой.

— Я не голодна, — остановила ее профайлер.

Она смотрела на клетчатое кресло-кровать, которое ей придется раскладывать каждый вечер, иначе в разложенном виде оно перекроет проход из гостевой зоны в библиотеку. Интересно, как она это сделает одной рукой.

Романовская села, сложила руки в замок.

— Вы правы.

— Обращайтесь ко мне на «ты». Саша. — Залусская протянула здоровую руку. — Я младше вас, мне не очень удобно выступать с таким предложением, но так будет удобнее работать.

— Крыся.

Они улыбнулись друг другу.

— Я специально отпустила Блажея. Мне нужно было сказать кое-что вне моего кабинета.

— Это касается расследования или личных дел?

Романовская неопределенно покачала головой.

— Твое положение выглядит не самым лучшим образом, но мы обе знаем, что это только…

— Версия, — закончила Саша и попыталась выудить сигареты из бокового кармана куртки. — Я не в обиде. Дело, скорее, в методах ведения расследования. Но эти претензии уже не к тебе.

Романовская напряглась.

— Тетя против курения.

— Она права. — Саша уже справилась с пачкой тонких сигарет и встала, чтобы открыть балкон. Как ни странно, у нее это легко получилось. Она начинала привыкать к жизни однорукой. — Я буду пускать дым на улицу. Продолжай. Слух у меня, в отличие от зрения, как у собаки.

— Потом надо будет хорошенько проветрить.

— Я не собираюсь здесь сидеть до зимы. — Залусская улыбнулась. — Исчезну, как этот дым. Бесследно.