– Как угодно. – И убрал телефон в карман. Я-то думал, он примется спорить, и то, что он сдался без боя, напугало меня еще больше. – Но я хотя бы попытался. Моя визитка у вас есть. Передумаете – сразу же звоните.

– Не возражаете, если мы возьмем у вас образец ДНК? – Керр одной рукой демонстративно захлопнул блокнот.

– Возражаю, – ответил я. – Сперва получите ордер или как это называется…

– Не нужно, – с ухмылкой перебил Керр. – Ребята взяли у вас образец ДНК еще в апреле, после ограбления. На всякий случай, чтобы видеть, где ваши биологические материалы, а где преступников. Мы можем им воспользоваться. Мне хотелось посмотреть, как вы отреагируете.

Он поднес два пальца к виску в салюте и, насвистывая, двинулся к двери.

– Позвоните мне, – тихо сказал Рафферти. – В любое время дня и ночи. Обязательно позвоните, хорошо? Если это окошко закроется, оно закроется навсегда.

– Идем, – окликнул его из прихожей Керр, – у нас еще дела.

– В любое время дня и ночи, – повторил Рафферти, кивнул и вышел.

Дождавшись, пока за ними хлопнет дверь, я направился в прихожую, почему-то на цыпочках, чтобы убедиться, что детективы ушли. Я слышал, как отъехала машина – слишком быстро, в городе так не гоняют, – но продолжал стоять, прижав ладони к растрескавшейся белой двери и чувствуя, как сочащийся из щелей сквозняк холодит шею и лодыжки. А ведь я ждал копов с нетерпением, надеялся, что они сообщат мне новости. Опасайтесь своих желаний.

Теперь, когда копы убрались и ко мне вернулась способность рассуждать, я понял, что Рафферти блефовал. Ну да, очевидное убийство. Он пропустил все мои возражения мимо ушей, потому что я прав: даже если результаты анализов ДНК и сравнение шнурка из дупла и шнурка из капюшона толстовки окажутся положительными, найдется еще с десяток человек, которые могли удавить Доминика этим самым шнурком. Смутный мотив, который он пытался мне приписать (Доминик издевался над Леоном), указывает скорее на Леона, чем на меня. Правда, Леон в детстве был мелкий и тощий, но это как раз неважно. А самое интересное, что необязательно быть выше и сильнее жертвы. Пусть он даже бугай, но если вам удалось на него напрыгнуть…

Самое ужасное, что Рафферти наверняка тоже это знал, но тем не менее попытался выудить у меня признание, что это не Леон и не еще десяток человек, а именно я убил Доминика. И я вдруг понял почему, понял до того ясно, что перехватило дыхание. Всего полгода назад я смотрел внимательно, говорил четко, сидел прямо, отвечал быстро и разумно, каждая моя клетка излучала естественную и абсолютную уверенность, и обвинить меня в убийстве было бы нелепо. Теперь же язык у меня заплетается, взгляд мутный, я подволакиваю ногу, а от каждого слова детективов дергаюсь: неполноценный, ненадежный, ни убедительности, ни авторитета, ни веса в обществе – виновен, мать вашу.