– Именно. – Он перелистнул снимок: черная загогулина. – Черный шнур. Длина соответствует стандартным завязкам у толстовок.
Повисла тишина. Атмосфера на кухне переменилась, воздух словно наэлектризовался, намагнитился и гудел, как микроволновка. Наконец до меня дошло: я теперь не один из подозреваемых, а главный подозреваемый.
Рафферти и Керр спокойно смотрели на меня, казалось, они готовы хоть весь день ждать моих увлекательных откровений.
– Я обязан продолжать эту беседу? – спросил я.
– Нет, конечно, – ответил Рафферти. – Вы не обязаны ничего говорить, если только сами не захотите, но все, что вы скажете, мы вправе записать и использовать как свидетельство. Вы можете в любую минуту послать нас к черту. Вот только зачем?
– Да затем, – ответил я, – что вы так говорите, будто бы это я убил Доминика. А я его не убивал. Я его никогда и пальцем не тронул.
Рафферти покачал головой:
– Я не сказал, что вы его убили. Я сказал, что его убили шнурком от вашей толстовки. Теперь вы понимаете, как нам важно услышать, что вы об этом думаете.
Закружилась голова, меня охватило ощущение нереальности происходящего, словно мой стул и плитки пола под ногами дематериализовались и я покачиваюсь в гудящем воздухе.
– Но это же не более чем
– Справедливо, – кивнул Рафферти. – Все так. Наверняка мы ничего не знаем, по крайней мере, на данном этапе. Впрочем, к счастью для нас всех, большую часть перечисленного мы так или иначе сумеем доказать. Возможно, не очень быстро…
– Я поторопил лабораторию, – негромко, но отчетливо сказал Керр. – Обещали на этой неделе.
– Вот и отлично, – ответил Рафферти. – Значит, ждать недолго. И тогда что? Если этот шнур был туго завязан вокруг горла, на нем непременно остались клетки кожи. То есть ДНК. Не в самом лучшем состоянии, конечно, после десяти-то лет в сыром дупле, но у нас первоклассные спецы, так что в итоге определят, просто им понадобится чуть больше времени. А если за эти петли тянули, на них тоже должны были остаться клетки кожи.