Сигнал тревоги бьет по ушам, под дых.

– Хьюго, ты меня слышишь? – спрашиваю я, но землистое лицо не меняется, он не шевелится, на экране неудержимо пляшут линии, рассказывая нам о тайной работе, которая совершается в темном его нутре.

Пришла медсестра, выключила аппаратуру, отошла в сторонку и встала, молитвенно сложив ладони, во внезапно опустившейся звенящей тишине.

И я клянусь, он улыбнулся мне прежней своей чудесной улыбкой, полной любви, и подмигнул прищуренным глазом – пусть даже мне это лишь показалось. А потом затейливые остроконечные вершины на экране превратились в четкие прямые полосы, отец издал душераздирающий стон, но даже без этого я догадался бы, потому что воздух раскололся, взметнулся вихрем, преобразовался, и в палате стало на одного человека меньше.

11

11

Дом промерз так, словно пустовал не пару дней, а несколько месяцев, внутри была ледяная сырость, пробирающая до костей. Я принял обжигающий душ, забросил в стирку одежду, в которой был, выставил отопление на максимальную температуру, но в носу по-прежнему стояла неистребимая вонь больницы. Пропахло все: вода из кухонного крана, шампунь, внутренности платяного шкафа. В ушах до сих пор звучал монотонный писк больничных мониторов.

Больше всего на свете хотелось спать, но сперва нужно было сообщить о случившемся Мелиссе. Привет, я понимаю, ты сейчас не хочешь со мной общаться, но у меня плохие новости. У Хьюго был приступ, его забрали в больницу… Тут до меня дошло, что следовало написать ей оттуда, попросить приехать, может, ее голос достиг бы сознания Хьюго. Раньше я как-то не сообразил. …Но врачи ничего не сумели сделать. Поздно ночью его не стало… – ночью? или уже под утро? – Спасибо тебе от всей нашей семьи за то, что ты была к нему так добра. Для него это было очень важно. Он тебя обожал. Я писал ей как чужой, но сейчас не мог найти верный тон, она тоже казалась мне существом из другого мира, который я давно потерял. Надеюсь увидеть тебя на похоронах, но если тебе не захочется идти, то и не стоит. С любовью, Тоби.

Я проспал четырнадцать часов, проснулся, поел и снова лег. Так я провел следующие несколько дней – почти беспрерывно спал. Но так и не отдохнул. Мне снова и снова снилось, будто бы я убил не Доминика, а Хьюго, он лежит на полу в гостиной, а я стою над ним, руки по кисти в крови, и отчаянно пытаюсь сообразить, зачем я это сделал; череп Хьюго раскалывается под молотом в моей руке, и я кричу: Нет, нет, нет! Порой во сне я был взрослый, иногда подросток, а один раз даже совсем мальчишка; чаще всего дело происходило у меня в квартире, а убил я его потому, что принял за грабителя. Я просыпался в слезах и бродил по дому – темные коридоры, бледные пятна окон, непонятно, то ли сумерки, то ли рассвет, – сон выветривался из памяти, и я снова ложился.