Бекетт заморгал, а боль вгрызлась в него, то затаскивая в небытие, то вытаскивая обратно, разбивая на куски, словно брошенную на камни бутылку. Прямо в настоящий момент он был в сознании, хоть и на самой грани. Мальчик что-то кричал; охранники сосредоточились на Эдриене.

В результате оставалась Ченнинг.

Бекетт попытался заговорить, но не смог; попробовал двинуться, но ноги не действовали. Одна рука подвернулась под него, он всем весом лежал на ней, но другая оставалась свободной. Он едва мог двинуть ею – только пальцами, – но крепко вцепился в полу пиджака и принялся задирать его – сначала на дюйм, потом на пять. Когда открылась рукоятка пистолета за спиной, попытался произнести имя Ченнинг, но опять ничего не вышло. Только жуткая боль. Черт, до чего же жуткая боль! Но он сам во всем виноват, так что Бекетт попросил Бога пожалеть дурного, все просравшего, умирающего человека. Истово молил Господа придать ему сил, а потом втянул воздух в легкие и опять попробовал позвать Ченнинг по имени. Оно вырвалось из горла неразборчивым карканьем, едва слышным шепотом. Но она услышала его и увидела пистолет.

Та девушка, что склонялась теперь над ним.

Ченнинг, которая стреляла, как бог.

* * *

Оливет заметил это первым – движение девушки с пистолетом, слишком большим для тонкой руки. Это его особо не обеспокоило. Та едва могла стоять, и между ними простиралось футов тридцать расползшегося ковра. Его первым побуждением было выставить вперед ладонь и сказать: «Осторожней, малышка!» Но вместо этого он выкрикнул: «Шухер!»

Начальник тюрьмы поднял взгляд от ясноглазого, бледного как смерть парнишки. Девушка пошатнулась вправо, словно пистолет тянул ее вниз. Ее глаза были едва открыты. Она практически падала.

– Эй, кто-нибудь, пристрелите эту мелкую сучку! – бросил начальник, и первой мыслью Оливета было: «Вот блин!» Его собственная дочь была лишь ненамного младше, а эта была просто молодец: пыталась храбриться и все такое. Лучше бы просто отобрать у нее ствол и усадить обратно на место…

Но никому не позволено перечить начальнику.

Он начал было переводить прицел от Эдриена, но Джекс оказался быстрее, вздернув пистолет от бедра и моментально прицелившись. Оливет видел, что девушка стояла совершенно неподвижно, когда ствол метнулся в ее сторону. Правда, на какую-то долю секунды у нее словно подкосились ноги; но это оказалось не так. Через миг она уже застыла в идеальной стрелковой стойке и столь уверенно и чисто выпустила одну за другой три пули подряд, что Оливет в жизни не видывал ничего подобного. Голова Джекса окуталась кровавым облаком, равно как головы Вудса и начальника. Две секунды. Три выстрела. Пистолет Оливета был уже нацелен на нее, но он замешкался. Она была слишком быстра и уверенна и так напоминала его собственную дочку – такой же сорванец в юбке… Его последней мыслью было восхищение тем отцом, который научил ее так классно стрелять, а потом на конце ее ствола расцвел яркий огненный бутон, и весь мир тут же сменился беспросветной чернотой.