Я замолчал, и мы долго сидели, прислушиваясь к легкому дыханию вечернего бриза. Наконец Солдат поднялся и, подойдя ко мне, снова улегся, привалившись теплым боком к моей спине. Я машинально потрепал его за ушами, думая, что́ еще мне сказать, а главное – как сказать. Наконец я снова заговорил – ни к кому особенно не обращаясь, но достаточно громко, чтобы Летта и Элли услышали. Нет, не совсем так… Я точно знал, к кому обращаюсь, но она все равно не могла мне ответить.

– Все те люди, имена которых вытатуированы у меня на спине… На самом деле я искал вовсе не их. Я искал Мари – единственную женщину, которая была мне нужна. Я перевернул вверх дном весь наш мир, но так и не нашел ее.

Летта всхлипнула. Элли растерянно молчала, не зная, что сказать, и я снова посмотрел на воду. Начинался прилив, но глубина у основания волнолома по-прежнему была небольшой – фута три-четыре. Я еще немного поколебался, но потом все же спрыгнул в воду и направился вброд туда, где стоял наш «Китобой». Там я отвязал оранжевый ящик и, повернувшись на юг, двинулся вперед, все больше удаляясь от берега. Глубина почти не менялась, хотя я прошагал больше двухсот ярдов. Солдат шумно плыл рядом. Наконец я зашел в воду по пояс и остановился, чувствуя легкие толчки волн. Довольно долго я стоял, прижимая к груди ставший вдруг очень тяжелым оранжевый ящик с давно остывшим пеплом. Но нет, не только пепел был внутри! В оранжевом ящике были и смех, и радость, и воспоминания, которые вдруг нахлынули на меня вновь. Прости меня, Дэвид Пасстор, старый друг и наставник. Мне будет очень не хватать тебя и твоего голоса, пусть он и звучал только у меня в мозгу. И все же, все же я должен с тобой расстаться. Ты был для меня лекарством, но лекарством выдуманным, а у меня уже не осталось мужества, чтобы продолжать играть в эту игру. Писательство – мой наркотик – потеряло силу, а может быть, боль, гнездившаяся в моей душе, была слишком глубока, чтобы с ней могло совладать написанное на бумаге слово.

Я открыл ящик, достал бутылку вина, вытащил зубами пробку. Держа в одной руке пепел, а в другой – вино, я несколько секунд смотрел на тающий в дымке горизонт, потом одним движением перевернул ящик и бутылку вверх дном. Вино окрасило воду в розоватый цвет, пепел закачался на маленьких волнах. Солдат, весело шлепая по воде лапами, описывал вокруг меня неровную спираль.

Внезапный порыв ветра поднял часть пепла в воздух и понес сероватое облачко на юг, в далекие края, в неведомые земли. Волны по-прежнему плескались у моей груди, прилив толкал в колени. Розовое облачко в воде быстро таяло, становясь едва различимым и понемногу вытягиваясь в ту сторону, где Мексиканский залив незаметно для глаз превращался в океан – в бескрайнее, бездонное, бесконечное нечто, которое так же непостижимо, как человеческое сердце.