Схватив ее сзади за бедра, он опять поставил ее в прежнюю позу и еще решительнее насадил на себя.

— Франц, уйди отсюда, — почти закричала она, глядя на меня глазами полными позора и отчаяния. — Уйди отсюда, милый… Милый, уйди, — умоляла она меня, продолжая сотрясаться от непрекращающихся ударов сзади.

Я остолбенел и не только не мог пошевелиться, но даже не понимал, что она мне говорит. Это потом я уже восстановил все, что произошло, в своей памяти и осмыслил.

— Милый, не смотри, — молила мама. — Не смотри, отвернись, мой мальчик… Отвернись, на это нельзя смотреть…

Мои же глаза только расширялись с каждым мгновением.

И тут вмешался Олег. Вероятно, он давно уж недолюбливал меня. Попросту говоря, я его раздражал, потому что был лишним в доме, где он, благодаря своей власти над мамой, чувствовал себя полным хозяином.

Оставался еще я, и подсознательно Олег уже начал ненавидеть меня, как своего соперника.

Теперь, в эту минуту, когда все чувства были обострены и ситуация разворачивалась так неожиданно, у него это прорвалось.

— Отчего же? — вдруг сказал он наглым голосом, ни на секунду не прекращая трахать маму, — Зачем же ему отворачиваться? Не надо, раз уж пришел… Ему любопытно стало. Вот пусть мальчишка поглядит, — Олег на секунду замолчал, видимо, подбирая слова, которые могли бы побольнее ранить меня и маму. Потом он нашел эти слова и сказал: — Гляди, гляди, как трахают в зад твою мамочку… Ты не видел еще такого? Погляди, я тебе разрешаю, — тут он переключил внимание на онемевшую женщину под ним и прикрикнул грубо: — А ну, расслабься, Лизка… Ноги шире растопырь, кому сказано!

И тут, к моему несказанному удивлению произошло то, чего я никак не мог ожидать тогда. Я ожидал любой маминой реакции, но только не этой. Мама, поняв, что я все равно все увидел и не отвернусь, смирилась с этим и, опустив голову вниз, покорно расставила коленки, как ей было велено…

Но Олег этим не удовлетворился. Ему показалось унижение моей мамы недостаточным. Он вновь еще сильнее, чем прежде, шлепнул ее по заду, и от этого шлепка мама сжалась всем своим голым телом и зарыдала в голос. А Олег прикрикнул на нее:

— А ну, задницу оттопырь, кобыла!

Продолжая рыдать, мама вскинула зад повыше, как он требовал, и задвигалась ему в унисон. Постепенно рыдания ее перешли в сладострастный хрип… Лица ее я больше не видел, она спрятала его в подушке, да ей в такой позе и невозможно было поднять голову…

Олег смотрел при этом на меня с победным видом, как бы желая сказать: «Вот, полюбуйся, как я объездил твою мамашу». Он ведь действительно называл ее при мне шлюхой и кобылой…