Тогда я еще подумал о том, как же это так. И что же это за рожа у греха. Теперь я воочию убедился, что пресвитер был прав. Я увидел материальное лицо греха. И оно предстало передо мной злобной маской дьявола, разрушившего мою жизнь.

Мама увидела меня, сидящего с поджатыми ногами на табуретке, и опустила глаза. Теперь она уже не хотела сталкиваться со мной взглядом.

Она стыдливо прикрылась рукой и засуетилась у плиты.

— Олег хочет выпить чаю, — сказала она сквозь зубы, торопливо, как бы невольно оправдываясь. — Сейчас я уйду, не буду тебе мешать…

Из одежды на маме были только туфли. Даже после всего этого она хотела быть изящной и соблазнительной…

Я смотрел на ее обнаженное тело, на подрагивающие ягодицы со следами шлепков, на икры крепких стройных ног и меня трясло от отвращения. Мама налила чай и перед тем, как уйти, обернулась ко мне.

Наверное, я не успел спрятать свои глаза, и она увидела их. Меньше секунды мы смотрели в глаза друг другу и после этого оба одновременно опустили взгляд.

Через мгновение я услышал мамины торопливые шаги по коридору.

Наверное, этот взгляд и решил все без слов. Нам не о чем было разговаривать, и мое выражение глаз, замеченное мамой, не осталось для нее скрытым и непонятным.

На следующий день мама сказала мне, что решила отправить меня к бабушке в Красноярск.

— Там школы даже лучше, — добавила она, по-прежнему не глядя на меня. Вообще с тех пор мы избегаем смотреть друг на друга. Только слова. Мы обмениваемся репликами. Это очень удобно, и ни к чему не обязывает.

Великий поэт Федор Тютчев как-то сказал: «Мысль изреченная есть ложь…»

— Ты закончишь там школу, — сказала мама. — А потом поступишь в институт. Это очень удобно. Тебе все равно после десятого класса пришлось бы уезжать отсюда.

Это было так на самом деле.

Стоит ли говорить о том, что я нисколько не возражал?

Через несколько дней мама проводила меня в путь, и мы попрощались. Со школьными товарищами я даже не простился. Что мог я им сказать?

В Красноярске я закончил школу и после этого успешно поступил в институт культуры. Все оказалось очень удобно, как мама и говорила… Не зря я так долго учился в нашей музыкальной школе.

За все время учебы в институте я ни разу не навестил мать в родном городе. Конечно, я каждый раз находил предлоги для того, чтобы не ехать. То был стройотряд, то учебная практика, то еще что-нибудь, столь же веское.

Письмами мы обменивались, но они с обеих сторон были вялыми и безжизненными. Как будто мы оба просто отдавали дань прошлому и неким условностям.

Не думаю, что мать это сильно тяготило. Потому что и она ведь ни разу не приехала в Красноярск. Она писала мне: «Франц, приезжай на каникулы повидаться. Я очень соскучилась и хочу посмотреть, как ты вырос и возмужал…» И все в таком роде. Я ж отвечал ей нечто невразумительное про стройотряд, и она присылала мне следующее свое письмо со словами: «Как жалко…» Но сама тоже не приезжала.