Он закурил, и выдохнув дым в лицо Быка, сказал:

— Пиши. Я, гражданин Быков, признаюсь в том, что убил гражданку Бауэр… Пиши, когда ты ее убил, и как. Где, тоже не забудь.

— Дайте закурить, — попросил Бык сиплым голосом. Это тоже было его ошибкой.

— Я тебе покажу, сука, как сигареты просить! — закричал внезапно Фишер, опять вставая со своего места и делая жест, как будто собирался ударить Быка через стол кулаком. — Я тебе покажу! — крикнул он еще раз в тишине комнаты, так что Бык втянул голову в плечи и опустил глаза, в которых застыл ужас.

— Пиши, когда напишешь, получишь сигарету, — сказал твердо Фишер, садясь на место.

Расчет его был прост. Нужно было запугать задержанного до невозможности, до истерики. «Показать ему его место», — как сам это называл опытный Фишер. Чтобы он осознал себя полным ничтожеством, червем, уже наполовину раздавленным.

Было ясно, что испытанный фишеровский метод и на этот раз дал свой результат. Бык был полностью деморализован. Вот-вот, и он трясущейся рукой напишет «явку с повинной». И дело будет блестяще раскрыто.

Но тут произошло неожиданное. Бык заплакал и выронил из пальцев ручку.

— Я не убивал, — захныкал он. — Это не я… Я сам ее бросил. На фиг она мне сдалась. Она старая… У меня молодых сколько хочешь…

Быка прорвало. Слезы текли по лицу, оставляя мокрые бороздки на щеках.

Тут мне пришла в голову одна мысль. Я быстро обошел стул, на котором сидел плачущий Бык, и сказал строго:

— А кто убил? Кто Валентину убил? Ты говоришь, что не ты. А мы знаем, что ты. Вот и докажи, что не ты. Кто ее убил?

Я старался изложить ему свою мысль по яснее, чтобы он понял своим воспаленным умом.

В конце концов, если убил действительно он, это все равно выяснится очень быстро. Посадить его мы теперь уже всегда успеем.

Но если у него есть что сказать еще, пусть скажет сейчас, пока он в шоке… Пусть скажет, что может. Мы потом выберем, что записать в протокол.

— Это не я, — повторил Бык машинально, но лоб его наморщился, и было видно, что задержанный мучительно пытается шевельнуть своей единственной извилиной…

— А кто? — повторил я, не отступая.

— Мне на нее наплевать было, на Вальку-то, — сказал Бык, как бы раздумывая. — Я только мужа ее хотел проучить…

— За что проучить? — быстро спросил я. Тут надо было не терять времени на размышления. Размышлять можно потом, когда Быка уведут.

— Так, — ответил он, глядя на меня бессмысленными глазами. — Чтоб знал…