Я вижу, как прокурор картинно бросил на стол карандаш, который вертел в руках во время рассказа Сумина. Этот жест означал: все ясно!

Адвокат Волкова укоризненно закачала головой, глядя на своего подзащитного. Ей финал явно не нравился.

Реутов даже не шелохнулся, продолжая смотреть на Сумина, а мать убитого Шишкова промокнула сухие глаза черным кружевным платочком.

По залу, где сидели человек 15–20 неизвестных, прошло легкое движение, как рябь от ветерка по воде.

Сумин же замолчал.

Похоже, он считал свой рассказ законченным.

Меня поразила краткость и заученность показаний. Никаких подробностей, никаких деталей. Сумин словно прочел вслух последний свой протокол допроса. Все признал, даже хулиганский мотив убийства. Ай да Иванов. Не зря старался. Что ж, признание признанием, а у меня масса неясностей. Масса.

— У вас все, подсудимый? — спросила я.

— Все.

— Почему же так скупо? Хотелось бы подробнее.

— Я сказал все. Остальное неважно. Убил, значит, надо отвечать. Кровь за кровь. В голосе Сумина явный надрыв, истеричность. Это плохо. Мешает.

Ну ладно, пусть успокоится, будем выяснять все постепенно.

Сидящий от меня слева слесарь Тютюнник громким шепотом просит:

— Можно вопрос?

— Пожалуйста, задавайте.

Иван Тодорович всем корпусом поворачивается к подсудимому:

— Я не понял, зачем ты их ножом-то?

— А чем мне их? — последовал злой ответ. — Что попало под руку, тем и…

Вижу, как адвокат Волкова быстро-быстро записывает этот ответ.

— Так Шишков же тебя не ударил? — продолжает народный заседатель.