Ей скажут, что она на стадии отрицания. Рак — жуткая вещь. Конечно, ей хотелось верить, что диагноз не соответствует действительности. Вполне естественно надеяться, что рак был очередным изобретением извращенного ума Спенсера. Именно это Анна говорила себе с тех пор, как эта мысль впервые пришла ей в голову.
Тем не менее именно этот крошечный шанс привел ее сюда. Именно поэтому Анна приложила все мыслимые и немыслимые усилия к тому, чтобы никто никогда не смог узнать про этот визит к Мелани.
Она отправилась туда под вымышленным именем, чтобы на этот раз Спенсер не смог подменить результаты обследования, и молилась, чтобы в прошлый раз так и было. Ей очень хотелось верить, что он окажется даже бо́льшим злом, чем она думала.
Но по мере того как ее пребывание в смотровом кабинете растянулось с тридцати минут до сорока пяти, Анна Шварцман больше не хотела оставаться анонимной.
Ей захотелось увидеть Мелани О’Коннелл без всякой маскировки. Посидеть в кафе или за бутылкой вина, поделиться тем, что случилось. Потому что Мелани была единственной, кроме Авы, кто знал, что Спенсер сделал с ней. Единственной, кого она впустила к себе в душу за все эти годы. Той, что сидела с ней до тех пор, пока она не поведала ей все. Той, кто сказал, что она всегда будет рядом, если Анне понадобится друг.
Итак, она здесь — ей нужна Мелани не только как друг, но и как врач.
«Возможно», — сказал внутренний голос.
— Возможно, — повторила Шварцман.
Она села на стул у стены смотрового кабинета. Не переоделась в рубашку, не завернула подол на уровне талии. Не легла на стол. Но в остальном вела себя как обычная пациентка. Молча ждала. Это то, что ей нужно. Проконсультироваться с Мелани О’Коннелл.
Мелани выбрала своей специализацией онкологию, Анна — судебную медицину. Неудивительно, что они остались близки. А вот их однокурсники искренне недоумевали, с какой стати кому-то хочется иметь дело с раком и трупами, когда есть куда более приятные сферы — например, педиатрия и семейная медицина или такие прибыльные отрасли, как ортопедия или пластическая хирургия.
Когда Мелани О’Коннелл вошла в дверь, она выглядела в точности такой, какой ее запомнила Шварцман. Подтянутая, миниатюрная, веснушчатая, ярко-рыжие волосы по обыкновению собраны в хвост. Этакая взрослая версия сиротки Энни[22]. Ее юной внешности противоречили лишь новые морщинки вокруг карих глаз, напоминая о безжалостном ходе времени.
— Привет, — сказала она, держа перед собой медицинскую карту — ту, где почти не было достоверной информации. — Я доктор О’Коннелл.