Чарли пила вино, жалея, что это не кислота, которую можно было бы плеснуть в лицо Кейли.

У нее зазвонил телефон. Она дошла до пустого угла, успев ответить точно до того, как включился автоответчик.

— Это я, — сказал Мейсон Гекльби.

Чарли повернулась спиной к комнате, сгорая от вины и стыда.

— Я же сказала тебе не звонить мне.

— Извини. Мне нужно с тобой поговорить.

— Нет, не нужно, — отрезала она. — Слушай меня внимательно. То, что между нами было, — это самая большая ошибка в моей жизни. Я люблю своего мужа. Ты меня не интересуешь. Я не хочу с тобой разговаривать. Я не хочу иметь с тобой никаких дел, и, если ты еще раз мне позвонишь, я добьюсь судебного запрета на контакты, и у тебя будет судимость за харрасмент, о чем я сообщу в управление образования. Ты этого хочешь?

— Нет. О боже. Перезвони мне, ладно? Пожалуйста! — отчаянно умолял он. — Шарлотта, мне надо поговорить с тобой при личной встрече. Это очень важно. Важнее, чем ты или я. Важнее, чем то, что мы сделали.

— Вот в этом ты не прав, — заявила она. — Самое важное в моей жизни — это отношения с мужем, и я не позволю тебе им помешать.

— Шарлотта, если бы ты…

Чарли нажала «отбой» прежде, чем он успел загрузить ее еще каким-нибудь бредом.

Она бросила телефон обратно в сумочку. Пригладила волосы. Осушила свой бокал. Взяла в баре еще один. Перестала трястись, только допив его до половины. Слава богу, Мейсон просто позвонил по телефону. Если бы он пришел на похороны, если бы их увидели вместе, если бы Бен их увидел, Чарли бы провалилась под землю от ненависти и отвращения к себе.

— Шарлотта. — Ньютон Палмер, такой же нерадивый юрист, как и все остальные в этом зале, поприветствовал ее отработанным соболезнующим взглядом. — Как у тебя дела?

Чарли допила вино, чтобы потопить в нем рвущиеся наружу ругательства. Ньютон был одним из типичных пожилых белых мужчин, держащих власть в большинстве маленьких американских городков. Бен когда-то сказал, что все, что остается, — это ждать, когда старые ублюдки-расисты и сексисты типа Ньютона умрут. Только он не учел, что они воспроизводятся.

— Мы с твоим отцом виделись на завтраке в «Ротари-клубе» на прошлой неделе, — сообщил Ньютон. — Он был, как всегда, бодр, и рассказал одну очень смешную историю.

— Конечно, смешную. Это же папа. — Чарли делала вид, что слушает дурацкую историю из «Ротари», ища глазами сестру.

Сэм тоже была в западне — у миссис Данкан, ее учительницы английского в восьмом классе. Сэм кивала и улыбалась, но Чарли не могла представить, что сестра будет долго терпеть пустую болтовню. Сэм выделялась в толпе. Не из-за инвалидности, а потому, что она явно была нездешняя, а может, даже из другого времени. Темные очки. Царственный наклон головы. Стиль ее одежды тоже не помогал смешаться с толпой, даже на похоронах. Она была одета во все черное, но не в то черное. В черное, доступное только одному проценту населения. Стоя рядом со своей древней учительницей, Сэм выглядела как шелковый кошелек рядом со свиным ухом из старинной пословицы.