Тогда я решил, что отправлюсь прямо на Аграмонте. В полдень я позавтракал на набережной, поругавшись с подавальщиком из-за пса, которому даже воды не принесли, купил теплый свитер, навестил клошара, выпил с ним бутылку красного, сидя на парапете, и на этом деньги у меня закончились. Зима на юге оказалась дороже, чем я думал, хотя все, что я делал, – это гулял по берегу, глядя на пустынные отмели.

Я сказал себе, что буду приезжать сюда каждую зиму, проводить негодные для кладбища месяцы в пусаде «Конвенто», которую переделали из монастыря, уж не знаю кто, парфяне или сабиняне. Поживу так года три, думал я, соберу корзину риксдалеров, а там покончу с игрой и стану жить под полуночным солнцем. Куплю дом и сложу во дворе алтайскую пирамиду из камней. Посажу голубую горечавку.

С тех пор прошло два месяца. Я отсидел на Аграмонте весеннюю связку гексаграмм, по утрам бегал по дорожкам, чтобы согреться, заработал бронхит, но теперь мне было веселее, ведь я знал, что система работает. Когда Мендеш спросил меня: ты хоть понимаешь, что половину жизни проведешь на чужих могилах? – я только кивнул, куда ему понять такое. Жаль, что он отказался на пару месяцев взять Динамита. Я живу под мостом, сказал он сурово, чтобы не быть ни за кого в ответе!

Кладбищенский сторож тоже заартачился, велел забрать пса не позднее завтрашнего утра, так что придется отвести его на квартиру Баты, а потом придумать что-нибудь. Сторож на меня в обиде – я спросил его, кто, по его мнению, вытащил деньги из тайника в склепе москательщика. Я хватился заначки за пару дней до окончания срока и так взбесился, что разбил кулак о каменную стену, просто поверить не мог. Пошел к сторожу, а он решил, что я в нем сомневаюсь, упер руки в бока и давай орать.

На кладбище бродит немало странного народу, но он единственный, кто знает, что я игрок. У игрока всегда есть кубышка, перехваченный резинкой банкролл, эти деньги не тратят на хлеб и вино, их носят в зашитом кармане и достают только для покупки фишек. Делать нечего, придется попросить у Лизы в долг, если желтый конверт, заполненный мной в январе, еще не совсем опустел.

Танцует ли она, получает ли роли? Нет ли там какого-нибудь номера шестнадцать с вывернутыми коленями? Мы не виделись восемь месяцев – я остановился и загнул пальцы, чтобы проверить. Нет, Лиза неизменна, как заполярная погода, как туман, стелющийся над рыжей полоской дюн с полосатым маяком в конце. До маяка добраться невозможно: он маячит, но не показывается, дразнит, но не дается.

Оплатила ли она лондонскую школу? У нее и вещей-то нет для тамошней промозглой зимы. Я вышел к вокзалу и свернул в сторону набережной, кашель душил меня, потому что ветер дул с океана, а шарф я оставил в склепе, чтобы Динамит был уверен, что я вернусь. От мысли, что мне придется просить у девочки деньги, мне стало еще холоднее, я поднял воротник и ускорил шаг. Деваться некуда, начинать надо вечером, системе нельзя перечить, а сегодня шестьдесят четвертый день, понедельник, тринадцатое мая.