Радин. Понедельник

Остановившись в высоких дверях вокзала, Радин огляделся, будто только что приехал, и не сразу понял, чему обрадовался. Запах жареной рыбы, раскаленная брусчатка, бандеон и голос футбольного комментатора – настоящий португальский май, без дураков.

Ну конечно, бандеон! Кажется, el choclo, только чей он, Виллолдо или Чентофанте?

Танцоры пристроились у северной стены, вокруг собралось человек двадцать. Подойдя поближе, он увидел парня, который раньше работал возле памятника Педру Четвертому, танцевал там с куклой, у которой из-под юбки торчали поролоновые ноги.

Радин протолкался вперед, положил сверток перед собой и увидел, что в руках у танцора не кукла, а девушка в синем платье. Едва переставляя ноги в лакированных туфлях, она как будто спала на груди партнера, закинув правую руку ему на шею, ее платье раздувалось и опадало, как язычок газового пламени.

Парень двигался размеренно, он был похож на поезд, то ускоряющий, то снижающий ход, все его рычаги и приводы ходили ходуном, но колени оставались мягкими, казалось, еще минута – и он вместе с девушкой опустится на землю.

Радин порылся в карманах, но мелочи не было, последние полсотни ушли на билет и сигареты, добираться домой в Лиссабоне придется пешком. Он вынул из маленького joint pocket дырявый отцовский пятак и бросил его в шляпу. Потом он хотел окликнуть Лизу, но передумал. Эти двое топтались в магическом круге, обведенном белым мелком, и ходу к ним не было.

– Маленькая какая, недокормленная, – сказали у него за спиной. – Кто не имеет собаки, охотится с кошкой!

Радин не стал оборачиваться. Он слушал свою боль. Боль зарождалась где-то внизу, в пальцах ног, как будто он встал босиком на острую, выщербленную плитку. Он так долго скучал по этой боли, что согласился бы оставить ее там – или в любой части тела, где она захотела бы поселиться. Боль была джакарандой, дождевым нигерийским лесом, он шел сквозь нее, раздвигая утренние росистые заросли, пробираясь между острыми бутонами, похожими на мумии царских детей в египетской скале.

…Аl son de un bandoneón! – торжествующе прохрипел голос и затих, на дно шляпы посыпались монеты. Время в северной столице – четыре часа, сказало вокзальное радио. Танцор наклонился над колонками и что-то подкручивал, продолжая улыбаться. Парень, наверное, с юга страны, там все плавает в масле и рыдает от ароматного лука, ча-ча-ча, сарабанда. Кота она не взяла и меня не взяла, а щелкунчика в подтяжках, белозубого щеголя с ямочкой на щеке, взяла – и держала обеими руками.