— Мама сказала, что я больше не могу вас видеть. Что вас уволили из-за того, что вы плохо выполняли свою работу.

— Что случилось, Хлоя?

Ее плечи ссутулились, Хлоя слегка вздрогнула, пытаясь сдержать слезы. С тех пор как она в последний раз находилась в стационаре, не прошло и месяца. Я знала, что она в депрессии, но надеялась, что ее состояние не так уж плохое. Видела такое у многих своих пациентов. Как если бы подводное течение уносило тебя в глубину. Чем больше сражаешься, тем сильнее оно тянет вниз, не давая выплыть на поверхность.

И поэтому ты расходуешь все свои силы, сдаешься и позволяешь течению тянуть тебя вниз.

— Почему ты порезала себя?

Она не ответила, по-прежнему тупо уставившись на свои колени. В конце концов пожала плечами. Почти минуту Хлоя ничего не говорила. Затем постепенно приподняла лицо и посмотрела на меня. Глазами, полными боли, отчаяния и безнадежности.

Когда она заговорила снова, ее дрожащий голос был едва слышным шепотом.

— Почему они такие подлые?

Скорее всего, я больше никогда не увижу эту девочку снова. И поэтому я не хотела ей лгать. Не хотела сказать что-то лишь затем, чтобы что-то сказать. Я хотела быть с ней честной, настолько честной, насколько могла, хотя и не была уверена, насколько это поможет.

Я взглянула на свою руку, на шрам, пересекающий ладонь, и сказала ей правду.

— Не знаю.

59

59

Нож выглядел не слишком устрашающим. Короткий и тонкий. Маккензи принесла его из кухни, простой ножик для резки фруктов и овощей. Таким обычно режут яблоки, персики и морковку.

Но не человеческую плоть.

— Для чего он тебе понадобился? — спросила Кортни.

Маккензи подняла зажатый в руке нож, ее накрашенные розовым лаком ногти были обгрызены до самой мякоти.

— Я же сказала тебе. Мы все должны пообещать, что ничего не скажем.

— Да, — сказала Оливия слегка испуганным голосом, — с этим мы все согласны. Но зачем нож?

— Это называется клятвой на крови. Я видела это в кино. Означает, что мы клянемся собственной кровью. Такую клятву нельзя нарушить.