— Лапшин, ты хороший человек, но ты мудак, — сказал он мне неожиданно басом. — Ты ни хрена не понимаешь. Ты думаешь, раз ты журналист и можешь писать всякие там статейки, ты полный генерал. Ты ошибаешься, Лапшин. В наше время нельзя быть умным. Сожрут. Засмеют. Раздавят в лепешку. Ты умный, Лапшин, и поэтому ты всегда будешь жить плохо. Умный человек должен прикидываться дураком, иначе он очень быстро станет сплошным ничтожеством.

— Эка вас разобрало, любезный, — проговорил я, не зная, как относиться к этим словам.

— Да, — кивнул он, — да-да. То, что к моим словам не прислушались — там, за ужином, — это ерунда. Я привык, что к моим словам не прислушиваются. Но они меня не уважают! Они не уважают человека, которого избрал народ! Это… с этого, Лапшин, начинается анархия.

— Они и есть народ, — возразил я ему.

Он вскинул голову и попробовал сфокусировать взгляд на моей переносице. Сделать ему это так и не удалось.

— Да, — опустил он голову. — Может быть, вы и правы. Но и я — прав. Вот такой парадокс получается.

Где-то я уже слышал эту фразу. Кажется, в каком-то старом советском кинофильме. Я не стал ломать себе голову и сказал ему, залпом опрокинув свою водку.

— Вы бы лучше шли отдыхать. К началу Нового года вы будете пьяны, как бригада грузчиков.

Он поднес к моему носу указательный палец и поводил им из стороны в сторону.

— Вы меня плохо знаете, — сказал он и встал.

Плохо держась на ногах, он пошел из «Нирваны» прочь. Смотреть ему вслед было не приятно.

Придя в свою каюту, я увидел развалившегося на кровати Сюткина, который читал что-то очень серьезное: не то Бергсона, не то, извините за выражение, Хайдеггера.

— А где Рябинина? — спросил я.

Пройдя до своей кровати, я плюхнулся на нее всем телом и только теперь почувствовал, как устал.

Не отрываясь от книги, Костя буркнул:

— К себе пошла. Приводить себя в порядок.

— Ясно.

Я вгляделся в обложку его книги и сказал:

— Умный… Уважаю.