— Интересно, президент тоже один из них? — перебил Кендрик не так уж и шутливо.

— Он уверял, что это так, и, между прочим, сказал, что это прямой приказ президента, чтобы вы позвонили его начальнику штаба.

— Прямой что?

— Президентский приказ.

— Когда же кто-нибудь удосужится прочитать этим клоунам конституцию. Законодательная ветвь правительства этой страны не подчиняется прямым приказам исполнительной, президентской или еще какой-нибудь власти.

— Согласна с вами, он выбрал глупые слова, — быстро продолжала Энни О’Рейли, — но если вы позволите мне закончить мой рассказ, может быть, вы будете более сговорчивым.

— Продолжайте.

— Он сказал, что они понимают, почему вы скрываетесь, и что они организуют незаметный подхват для вас, как только вы скажете… А сейчас могу я поговорить с вами как старший товарищ здесь, в Смешном городе, сэр?

— Пожалуйста.

— Вы не можете продолжать бегать, Эван. Рано или поздно вам придется показаться, и будет лучше, если вы до этого будете знать, что у них на уме. Нравится это вам или нет, они в курсе вашего дела. Почему бы вам не выяснить, что они собираются делать? Тогда можно избежать больших неприятностей.

— Говорите номер.

22

22

Герберт Дэнисон, начальник штаба Белого Дома, закрыл дверь своей личной ванной комнаты и достал бутылку Маалокса, которую хранил в правом углу мраморной стойки. В определенной последовательности он сделал четыре глотка мелообразной жидкости, зная по опыту, что это устранит жжение в верхней части груди. Многие годы назад в Нью-Йорке, когда начались приступы, он был так напуган, что не мог ни есть, ни спать, поскольку был уверен, что после того, как он выжил в аду Кореи, ему придется умереть на улице от сердечного приступа. Его тогдашняя жена, первая из трех, тоже была вне себя. Ей надо было решить, куда везти его сначала: в больницу или к их страховому агенту за расширенным страховым полисом. Не ставя его в известность, она предприняла последнее, и через неделю Герберт, стиснув зубы, лег в Корнуэльский медицинский центр для полного обследования.

Облегчение пришло, когда доктора объявили, что его сердце здоровое, как у молодого быка, объяснив ему, что спорадические приступы недомогания вызывались периодическим повышением кислотности, возникающим в результате стресса, и в этом нет сомнения. С этого дня у него в ваннах, кабинетах, автомобилях и чемоданах всегда были в наличии бутылки с белой успокаивающей жидкостью. Напряжение было частью его жизни.

Диагноз врачей оказался таким точным, что за годы он научился предсказывать, когда именно его начнет донимать эта кислотность, плюс-минус час или два. Когда он пребывал на Уолл-стрит, приступы неизбежно совпадали со временем диких колебаний стоимости акций на бирже или его баталий со своими коллегами, которые постоянно оказывались на пути его продвижения к богатству и высокому положению. Все они — блевотина, — подумал Дэнисон. Изысканные мальчики из изысканных семейств, которые принадлежали к изысканным клубам; они и плевать-то на него брезговали, не говоря уже о том, чтобы допустить в свое общество. А что теперь? Те же самые клубы принимают жидов, черномазых и даже нищих! Все, что им нужно делать, это говорить, как какие-то актеры-педики, и покупать свою одежду от Поля Стюарта или какого-нибудь французского гомика. Он плюет на них. Он смеется над ними. У него был внутренний инстинкт уличного борца на рынке; он так монополизировал рынок, сделал так много, что эта дерьмовая фирма вынуждена была дать ему пост президента, иначе он вышел бы на улицы и поднял бы миллионы. Он формировал эту корпорацию до тех пор, пока она не стала самой хитрой и самой агрессивной фирмой на Уолл-стрит. Он добился этого, избавляясь от гнилых нытиков и глупых команд так называемых практикантов, которые съедали деньги и воровали чужое время. Он придерживался двух принципов, ставших святым писанием корпорации. Первый: «Побей цифры прошлого года или уноси отсюда ноги». Второй звучал так же выразительно: «Если тебя здесь не вышколили, то ты попал сюда вышколенным».