Ребекка завершила разговор с Марией Тоб. Между надгробиями появились две мужские фигуры. Сиввинг едва волочил ноги. Ребекка видела, как Кристер держал ладонь открытой, готовый поддержать друга в любой момент.

– Ты готова? – спросил Сиввинг, все-таки не дождавшись, когда они подойдут ближе. – Собаки в машине. – И повернулся к Кристеру, продолжая прерванный разговор: – Интересно все-таки, что в этом году будет с морошкой? Обещали холодные ночи.

Кристер и Сиввинг похвалили ее бархатцы, после чего все трое медленно побрели к машине.

На полдороге Ребекка заметила еще одну мужскую фигуру двумя рядами в стороне, знакомую по фотографиям из материалов расследования. Тагген Меки, сын Брусничного Короля, стоял у надгробия. Он поднял глаза и, конечно, тоже узнал Ребекку. Потом быстро отвернулся и пошел к другим воротам в окружающей кладбище стене.

Уже возле машины Ребекка сказала:

– Дайте мне минуту. Нужно взглянуть еще на одну вещь.

У них ничего не было на Таггена Меки. Он являлся обыкновенным нанятым работником на предприятии отца. Не подписывал никаких бумаг и ничего не знал о финансах компании. Почти не общался с отцом и его женой, так он говорил.

Ребекка смотрела на его широкую спину. Тагген шагал, сильно выворачивая ступни, пока не исчез за воротами. Бросил в мусорную корзину несколько увядших цветков.

Ребекка быстро пошла к надгробию, возле которого он только что стоял. Кого Тагген навещал на кладбище? Мать, вероятно. Зачем Ребекке было это знать? Смутные предчувствия, не более того.

«Ты все со своими предчувствиями», – отозвался в голове голос Похьянена.

Неприметное серое надгробие – ни окантовки, никаких других украшений. Свежие цветы в небольшой вазе, наполовину вкопанной в землю. Выглядят, как будто куплены на бензозаправке. И цвет какой-то неестественный, с оттенком карамели.

Надпись на сером камне: «Ингер Стрём, 1931–2001. Покойся с миром».

«Ингер Стрём?» – удивилась Ребекка.

Мать Бёрье. Но с какой стати?

Далее мысль застопорилась. Ребекке так и не удалось выдвинуть никакой более-менее приемлемой версии. Она вернулась в машине. Сиввинг продолжал рассказывать о сборе ягод и дренажных работах у себя на участке.

* * *

Тагген Меки выбросил сухие цветы в мусорную урну возле стены и втиснулся в машину. Плюхнулся на сиденье, и боль в коленях сменилась невероятным облегчением. Все-таки пора менять машину. Руль впился ему в живот, хотя Тагген и отодвинул сиденье, насколько это было возможно, чтобы ноги доставали до педалей.

Прокурор все-таки его увидела, но это не имело никакого значения. Ничто больше не имело значения. Тагген никогда не радовался жизни, но и особенно не грустил. На допросах в полиции ему не было страшно, он свое отбоялся. Ему шестьдесят восемь лет, и вся жизнь как запутанная рыболовная сеть из серых, не отличимых одна от другой нитей.