Он упёрся мне в грудь ладонью, пытаясь выдавить на крыльцо, но я чувствовал его старческую дрожь и сомнения.

— Ты не кипятись, командир, нам чужого не надо, — приговаривал Ронис противным голосом, словно убаюкивал дитя.

Я перехватил его взгляд и резко обернулся: позади крался Тогжан, готовясь напасть подло, неожиданно. Что же, маски упали. Ордынец проявил свою суть.

Я бросился к нему, он неудачно увернулся и налетел на мой кулак носом, охнул, осел, закрылся руками. Я навалился сверху и принялся месить его ударами, целясь в скулу. Он визжал и вился, как скользкая гадюка.

Ронис обхватил меня сзади и потянул вбок, что причинило мне боль и лишило опоры. Я рухнул на траву. Ронис прижимал меня всем телом и орал что-то в ухо. Прежде, чем я сумел вывернуть ему ладонь болевым приёмом, кто-то вцепился мне в волосы, а потом так сильно сжал горло, что на секунду я потерял сознание, а когда очнулся, они уже перевернули меня на живот, и чьи-то длинные пальцы перетягивали запястья, вывернутые за спину.

— Ронис! — орал я. — Посмотри, с кем ты! Они же не понимают слов! Они принимают вежливость за слабость! Для них зона — это Клондайк, Эльдорадо, это же бесконечные залежи сырья для грязной бомбы! Они всех нас порешат!

Я видел танцующие вокруг меня ноги, босые ступни Кэрол, изъеденные ногти деда Егора, кеды Лиса. Вся свора гикала и улюлюкала мне в уши, крутила руки, дёргала, тянула. Меня поставили на ноги, и я увидел их всех: напуганные и торжествующие лица, бойницы глаз, страх и торжество. Проклятые гномы, одолевшие великана. Во взгляде Кэрол читалась разочарование: да, эта сарматская дикарка почти обуздала меня и теперь видела, что её план не сработал. Я всё равно разглядел её.

Ронис что-то говорил мне в лицо, но я не воспринимал звуков. Я видел только шевеление его бороды, огромной белой скобы.

— Ронис, ты же предатель! — шипел я. — Да оглянись ты! Они же смерти нашей хотят! Гибели России! Хочешь, чтобы зона была везде? Они же всё тут уничтожат, всё! Я понял, Ронис: ты ненавидишь Челябинск! Нас ненавидишь! Ронис, ты такой же ордынец! А знаешь, что бывает с теми, кто предаёт своих?

В глаза ударил свет, я ослеп, крича в яркую пустоту:

— Ублюдки! Я в Аргуне вас мочил и дальше буду! Я не пойду в западню! Я выйду за периметр! Всех порешу! Пленных не берём!

Я щурился и видел только их суетливые ноги. Вампиры сбежались поглядеть на добычу: давайте, изменники, хлебните крови! Что же вы ждёте, убийцы? Казните меня, и начнётся ваш конец!

Я не разбирал слов. Слышался охрипший голос Кэрол. Я улыбался, когда Тогжан вязал мне ноги. Орыднец уже не прятался, и на его разбитом, опухшем лице играла торжествующая улыбка. Что ты ухмыляешься, паган? Ты есть зло, а злу иногда нужно появляться, чтобы мы снова и снова отыскивали в себе добро.