Я пошёл в лагерь. Путь оказался длинным: я устал, сломал один из костылей и сбился с пути, поэтому к обжитой поляне пришёл злой и раздражённый. По пути я понял, что тошнит меня не от «Чезара» и не от Рыкованова, как я думал вчера, а от этого места с его подспудным страхом, с изотопными болотами, с выжившими из ума поселенцами, тошнит от всех этих язычников, пацифистов и сарматских агентов. Нужно было уходить отсюда как можно скорее. Игры закончились. Никто, даже Рыкованов, не сможет мне запретить вернуться в Челябинск и двинуть в челюсть подлецу-Подгорнову. Никто не сможет предотвратить публикацию записи Эдика, если я так решу.

Лиса и Кэрол я застал под навесом, где они пили горячий травяной чай, сдувая с его поверхности плёнки тумана. Увидев меня, они буднично обрадовались и предложили сесть к ним, но я отказался и сразу перешёл к делу, спросив, когда мы уходим. Лис ответил, что планировал идти дня через два-три, когда придёт в норму моя нога, но я возразил, что с ногой порядок. Я прошёл не менее пяти километров, значит, пройду и двадцать. Мой напор озадачил Лиса, а Кэрол нахохлилась. Что же, пусть так: настало время трезветь.

Лис колебался.

— Сколько отсюда до выхода из Кыштыма? — спросил я настойчиво.

— Километров семнадцать. До первого периметра нас довезёт Ронис, я говорил с ним. Но там нужно лезть через забор, и потом ещё километров десять или больше…

— Я справлюсь, — отрезал я.

— Вы как можно скорее хотите?

— Да.

Я посмотрел на Кэрол. Мне было интересно, готова ли она рассказать Лису о наших планах и сожалеет ли, что я всё решил по-своему, не посоветовавшись. Но Кэрол молчала. Она обернула железную кружку перчаткой и держала её у самых губ, глядя перед собой.

— Выходить лучше под вечер, — сказал Лис. — Ронис довезёт нас на закате куда сможет, а через Кыштым пойдём ночью, так безопаснее. Сегодня как раз новолуние.

— Значит, сегодня в ночь, — кивнул я. — Надо выспаться.

Я снова посмотрел на Кэрол. Меня всё ещё тянуло к ней, и это было странно: там, у болота, я был уверен, что протрезвел окончательно. Она сидела хмурая и отрешённая, и хотя я понимал бесполезность оправданий, мне хотелось поговорить с ней наедине, объяснить, что так будет лучше прежде всего для неё. Неужели она сама не понимает?!

Я сказал, глядя на неё в упор:

— Если выходим в ночь, нужно выспаться. Пойдёшь?

— Вы идите, — ответила она быстро и снова принялась дуть на чай. — Я потом.

Лис смотрел на неё вопросительно. Ревнует? Не похоже. А по мне лучше бы ревновал, потому что такие вот прохладные мужчины привлекают женщин сильнее всего. Может быть, ревнуешь ты, Шелехов? Может быть. Но это остаточное явление, ещё одна фантомная боль.