— Вы знаете, что делать? — говорит ей мистер Хотри.

Та снова кивает.

Он передает ей деньги, обернутые листком бумаги — я узнаю в нем письмо, которое он писал при мне.

— Вот эта дама. Ее зовут миссис Риверс. Позаботьтесь о ней. У вас есть какая-нибудь шаль?

У нее есть вязаная шерстяная накидка, она укутывает меня в нее с головой — раз нет шляпки. Щекам сразу становится жарко. На дворе тепло, хотя уже почти вечер. Солнце зашло. Уже три часа прошло с тех пор, как я сбежала с Лэнт-стрит.

Уже стоя у дверцы кареты, я оборачиваюсь. Протягиваю мистеру Хотри руку.

— Так вы приедете завтра?

— Конечно.

— И вы никому не расскажете? И будете помнить, что я в опасности?

Он кивает.

— Езжайте, — говорит он тихо. — Эта женщина позаботится о вас лучше, чем я.

— Спасибо вам, мистер Хотри!

Он подсаживает меня в карету — и, помедлив, подносит мои пальцы к губам. Потом садится женщина. Он закрывает за ней дверцу и отходит в сторону. Карета трогается: приникнув к окну, я вижу, как он достает платок, вытирает лицо и шею, потом мы поворачиваем, выезжаем из проулка, и его фигура скрывается из виду. Мы покидаем Холиуэлл-стрит — едем на север, по крайней мере мне так кажется, потому что я знаю — почти уверена, — что по мосту через реку мы ни разу не проехали.

Однако едем мы как-то неровно. Дорога запружена транспортом. Сначала я сижу, не отрываясь от окна смотрю на прохожих, на витрины лавок. Потом в голову мне ударяет мысль: а что, если я увижу Ричарда? — и я откидываюсь на спинку кожаного сиденья, так тоже видно улицу, но хуже.

И только через некоторое время обращаю внимание на свою провожатую. Она сидит, сложив руки на коленях: перчаток нет и руки у нее грубые. Она замечает, что я ее разглядываю.

— Все в порядке, дорогуша? — спрашивает, но не улыбается. Голос у нее грубый, под стать рукам.

Может быть, тогда-то я и забеспокоилась? Точно сказать не могу. Я думаю: в конце концов, у мистера Хотри не было времени подыскать женщину поприятнее. Не все ли равно, вежливая она или нет, лишь бы честная! Присматриваюсь к ней повнимательнее. Юбка черная. Ботинки цветом и выделкой напоминают кусок ростбифа. Она сидит спокойно, помалкивает, покачиваясь в такт движению экипажа.

— Ехать далеко? — спрашиваю я наконец.

— Не очень, дорогуша.

Она произносит это все тем же грубым голосом, лицо ее словно застывшая маска.