Он даже не шелохнулся от ее прикосновения. Дыхание его было поверхностным и слишком медленным.
Христиан присоединился к ней.
– Что с ним не так? – спросила Эрин. – В Стокгольме он оправился куда быстрее. Почему же Томми не исцеляется сейчас?
– Не ведаю, – негромко прошептала Батори, подняв на нее полные горя глаза, застав Эрин врасплох глубиной своих чувств. – Но я слыхала, как Искариот сказал, что клинок, коим он воспользовался, может губить ангелов. Даже ныне я слышу, как его юное сердечко продолжает угасать. Должно быть, дело в этом ноже.
Графиня отвела волосы со лба мальчика.
Бернард опустился на одно колено.
– Позвольте мне вложить Евангелие в руки Томми, – проговорил он. – Быть может, его благодать спасет отрока.
Батори бросила на него хмурый взгляд.
– Возлагаешь свои чаяния на очередную святую книгу, поп? Ужель другая послужила нам на славу?
И все же графиня не воспротивилась, когда кардинал сложил руки мальчика на груди. Даже она понимала, что хоть плохонькая надежда лучше, чем никакая.
Бернард благоговейно вложил книгу ему в руки. Едва коснувшись его кожи, обложка на миг просияла золотым светом, но затем вновь потемнела.
Веки Томми затрепетали и распахнулись.
– Мама?..
Графиня склонилась над ним, и слеза упала мальчику на щеку.
– Это Элисабета, мой бравый вьюнош, – промолвила она. – Мы свободны.
– Открой книгу, сынок, – призывал Бернард. – И спаси мир.
Пророчество эхом прозвучало в голове Эрин.
Она переводила взгляд с Руна на Джордана, а с него – на Батори.