Пучковский не успел покинуть машину. На передние кресла «холдена» прыгнули два карликовых спецназовца, и прямо так, из совершенно невозможного положения – стоя на сиденьях на коленях, – работая одними руками, за три секунды превратили Пучковского в мясо.

Я это четко запомнил. Четче, чем свою боль. Ровно три секунды. И – мясо.

Салон «холдена» потом не смогли от крови отмыть. Так и продали его с ободранными боками и жуткими пятнами на обивке.

Трамвай заканчивал поворот, закрывая от улетевшего вперед БМВ с Кушнером и Берестневым сцену расправы над нами.

Нас побросали в фургон…

Глава двадцать первая. Судебная перспектива

Глава двадцать первая. Судебная перспектива

1

Нас отвезли неизвестно куда.

Ехали минут тридцать, наверное. Мы молчали все это время. Я и Юрок могли говорить, но чувствовали, что этого лучше не делать. А Пучковский говорить не мог. Только протяжно стонал, когда фургон особо сильно трясло на ухабах.

Место, куда нас привезли, не было похоже на обычную войсковую часть, но таковой, очевидно, являлось. Бетонный забор с колючкой поверху, несколько строений казенного типа, занесенные снегом «шестьдесят шестые газоны» без номеров… Вид у них был пожеванный, чувствовалось, что немало километров пробежали «газоны» за свою бурную жизнь, и много всякого повидали своими круглыми фарами. За ветровым стеклом одного из них желтела табличка с надписью «Люди». Ее на моих глазах снял солдат, казавшийся просто огромным по сравнению с проворными лилипутами, которые захватили нас в плен.

Пока нас выгружали из фургона и пинками гнали к входу в один из домов, этот солдатик невозмутимо занимался табличкой и даже не покосился в нашу сторону. Его лицо – слишком серьезное, даже какое-то отрешенное для восемнадцатилетнего пацана, – навсегда врезалось мне в память. И через тридцать лет увижу – узнаю. Может, когда-нибудь встретимся?

А еще меня поразила труба. Не выхлопная железяка «газона», а дымовая труба из белого кирпича, возвышавшаяся над пристроечкой к тому дому, в который нас загоняли. Она показалась мне высоченной, подпиравшей самое небо.

Мрачно подумал: вот тут нас всех и сожгут. Кремируют по законам военного времени, как шпионов, напавших на военный объект. У них тут крематорий устроен, потому как для обычной котельной такой высоты труба ни к чему. Тут – крематорий стационарный, а в фургончике, о который мы так нелепо споткнулись – передвижной. У него ведь из крыши тоже железяка торчала, с кепочкой, чтобы снег внутрь не падал…

Никто нас, конечно, не жег. Даже допрашивать не стали. Ошмонали, выгребли все из карманов, часы поснимали, шнурки и ремни повыдергивали, а потом заперли в нечто вроде железных пеналов, которых было наставлено штук сорок, наверное, по обе стены широкого, ярко освещенного коридора, в котором мы оказались, войдя в дом. В таком пенале можно было только стоять, – ни сесть, ни наклониться не получалось. Разве что карлики бы сумели… Меня затолкнули в пенал мордой вперед, так что я не мог ничего подсмотреть даже в те несколько круглых дырочек, высверленных в двери на уровне нижней части лица.