Объясняю, что бегу не в пивную и к дружкам, потому что дружков у меня нет, я выбрал семью, а сейчас желаю посетить мать, любой хороший сын сделал бы так же. А кроме того, все ведь закончилось хорошо. Олаф вернулся, самое большее, его не было пару часов, сейчас же он играет и ржет.

Надеваю туфли, Клара блокирует собой дверь, я отодвигаю ее, но она снова лезет в пространство перед дверью, и тогда я, совершенно зря, поднимаю сжатый кулак, замахиваюсь и задерживаю руку перед ее изумленным лицом. Не, я не бью ее, никогда бы подобного не сделал, опускаю руку и вновь перемещаю жену, высвобождая себе проход. Ее крик слышен даже в лифте.

Такси, дождь, собачий скулеж в желудке.

Я все это исправлю.

В больнице врач не хочет меня впустить, говорит, что операция прошла как следует, теперь матери нужен покой, опять же, а не слишком ли мы пересаливаем с визитами? Это его последнее замечание я пропускаю мимо ушей, что вскоре окажется ошибкой.

В этот же момент меня интересует только лишь встреча с мамой. Я давлю, прошу всего пять минуток, к меня шкура содрана после того, как рожа поцеловалась с асфальтом, по-моему, я даже пытаюсь чего-то выступать. В конце концов, врач меня впускает.

Мама лежит навзничь, она похожа на мумию, которую вытащили из торфа: черные веки, коричневые ладони, сморщенные, запавшие щеки.

Сажусь рядом с ней, скидываю куртку, блузу. Откладываю сумку с компьютером.

Я не снимал этой сумки с тех пор, как побежал искать Олафа.

Пытаюсь выровнять свое дыхание с дыханием мамы, охотнее всего я бы лег рядом с ней и заснул, как более сорока лет назад, розовый бубличек, что втискивается снова в лоно.

Боюсь, что я ее раздавлю, настолько она хрупкая. Мама потеет во сне. Мы оба потеем.

Мою руки и сую под кран бумажные полотенца; госпитальный коридор тянется в глубину собственной трупной синевы; свет из-за приоткрытых дверей словно предвосхищает появление упырей. Осторожно оттираю лоб мамы, она открывает глаза и сразу же их щурит, словно высматривает что-то в тумане. Любимая ладошка прижимается к моей щеке, к свежей ране.

Я осторожно прижимаю ее, а мама обнимает меня, притягивает, подергивает губы пальцами, исследует брови, подбородок, уши; ее глаза расширяются от изумления; мама целует меня совершенно не так, как следовало бы.

- Коля. Мой Коля, - шепчет она и удерживает мое лицо в своих ладонях.

Мама умирает во сне, через пару часов.

НОЧЬ ДЕСЯТАЯ – 1975 ГОД И ПОЗДНЕЕ

Четвертая пятница октября 2017 года