– Неужели вы думаете, мы стали бы вам звонить, если бы могло? – спросил Жан Ги.

– Оставляла ли мадам Баумгартнер письмо для передачи своему сыну Энтони? – поинтересовался Гамаш.

Фоновый звук работающего телевизора смолк.

– Да, оставляла. Я нашел его в папке отца, прикрепленной к завещанию.

– Почему вы не сказали нам о письме?

– А почему я должен был вам это говорить? Ваша задача – обеспечить исполнение завещания. Письмо к этому никакого отношения не имеет.

– И все же вы могли сказать о существовании такого письма, – заметила Мирна.

– И после смерти Баумгартнера? – спросил Бовуар. – Когда стало ясно, что произошло убийство? Вы не сочли нужным даже тогда упомянуть о письме?

– На него обрушился дом, – сказал Люсьен. – Письмо его не убивало.

– Откуда вы знаете? – спросил Гамаш. – Вы его читали?

– Нет.

– Говорите правду, мэтр Мерсье, – посоветовал Гамаш.

– Я его не читал. Зачем мне знать, что там написано?

В этих словах хотя бы слышался какой-то отзвук правды.

Если письмо было не о нем, а оно явно таким не было, то Люсьена Мерсье оно не интересовало.

– Когда вы отдали ему письмо? – спросил Бовуар.

– Сразу после оглашения завещания. Когда вы все ушли.

– Вы оставались вдвоем с ним?

– Нет, кажется, Кэролайн и Гуго Баумгартнер тоже оставались.

– Вообще-то, Кэролайн ушла вместе с нами, – сказала Мирна.