Арман посмотрел на него:

– Одно из универсальных правил состоит вот в чем: если тебе приходится лгать, значит ты делаешь что-то плохое.

– Вы сказали мне, вам нравится моя шапка, сэр, – сказал Бенедикт, глядя на Гамаша. – Вы мне солгали?

Вопрос и безошибочно узнаваемый вызов в голосе некоторое время оставались без ответа – Гамаш отвечал на взгляд молодого человека, оценивая его заново.

– Я высказал свое мнение, – ответил Гамаш. – Не факт. Если вы лжете в том, что касается фактов, значит что-то не так. А вы двое просто погрязли во лжи. Неужели вас так уж удивляет, когда мы сомневаемся в ваших словах?

– Чтобы помогать пожилой женщине, требуется немало сил, – сказала Мирна.

Гамаш, не сводивший глаз с Бенедикта, согласился, хотя слово, которое пришло ему в голову, было не «сил», а «предварительного обдумывания».

– Я не просто ей помогала, – сказала Кейти. – Я видела, что принесла эта вражда моей матери, моей тетке, моим бабушке и деду. Мне. Всю жизнь проводить в мыслях о том, что ты могла бы и должна бы жить лучше? Думать, что нас обошли Баумгартнеры. Ждать какого-то судебного решения с другого континента? Которое сделает нас счастливыми. Это было ужасно. – Она положила руку на живот, словно ей стало нехорошо; Бенедикт накрыл ладонью ее колено. – Я согласна с бароном и баронессой, – продолжила она. – Вражда должна закончиться.

– А заодно и обеспечить получение наследства независимо от решения суда в Вене? – спросил Арман.

В этом вопросе ее мужа, обратила внимание Рейн-Мари, чувствовалось значительно меньше вежливости, чем в предыдущих. Но в конечном счете ведь эти люди сегодня оказались здесь не на вечеринке.

– Мы оба знаем, месье, что никакого наследства нет, – сказала Кейти. – Ведь сколько времени прошло. Да одни судебные издержки могли съесть все, я уж не говорю о том, что нацисты сделали с собственностью, принадлежавшей евреям. Ничего, кроме ненависти, я бы не унаследовала. А мне ненависть не нужна. Ни мне, ни моей семье.

Арман посмотрел на молодую женщину, недоумевая: неужели у нее и в самом деле иммунитет к семейной чуме? Ползучей болезни ненависти. Этому вьюнку в саду.

Бенедикт гладил руку Кейти, это был жест поддержки и любви.

– Но всего ваши слова не объясняют, – сказал Арман. – Мы, как душеприказчики, должны исполнять положения завещания. А не делать то, что нам кажется справедливым.

– Поэтому она написала письмо, – сказала Кейти.

– Какое письмо? – спросил Арман.

– Баронесса написала письмо для передачи ее старшему сыну после оглашения завещания. В письме она объясняет все.