— Черт бы вас побрал! Откуда у вас столько дерзости?

— Я имею право решать свою судьбу.

— Где это видано, чтобы сыновья не выполняли приказаний отцов?

— Там, где отцы отдают невыполнимые приказания!

Для герцога это было уже слишком. Он схватил суковатую палку, заменявшую ему трость, и с диким воплем кинулся на сына.

Норберт, не шевелясь, смотрел на него твердым взглядом. Увидев это, отец остановился, со злостью отшвырнул палку и мрачно произнес:

— Рука не поднимается на потомка де Шандосов!

Своеволие и стойкость сына охладили пыл герцога. Он почувствовал в юноше свою кровь, и это польстило его фамильной гордости.

— Я бы не потерпел вашего удара, отец, — твердо проговорил молодой маркиз.

Тогда старик, сохранивший геркулесовскую силу воинственных предков, схватил Норберта за шиворот, поднял его, отнес на второй этаж и втолкнул в одну из комнат.

— Двадцать четыре часа вам на размышление! — прорычал герцог и запер дверь, оставив Норберта в заключении.

— Никогда! — крикнул юноша вслед отцу.

Теперь маркиз чувствовал себя настоящим дворянином: он боролся до конца и остался несломленным. Он еще больше полюбил Диану за то. что она пробудила в нем мужество и чувство собственного достоинства.

Но как сообщить ей о том, что произошло? Надо предупредить девушку, чтобы она была готова ко всему!

Кроме того, надо срочно посоветоваться с Доманом: что делать, какими способами ему, несовершеннолетнему, противиться воле отца?

— Норберт стал думать о побеге.

Тяжелая дубовая дверь была по-средневековому крепка. Окно было слишком высоко от земли и к тому же выходило в вымощенный булыжником двор замка.

Юноша внимательно осмотрел комнату, но не обнаружил ни одного предмета, который мог бы заменить веревку.

Поразмыслив, он нашел выход из положения. Если ему на ночь дадут постель, то в его распоряжении окажутся две простыни, с помощью которых, как он читал в каком-то романе, нетрудно спуститься из окна.

После этого надо бежать к Доману. А Диане передать через адвоката записку, потому что ночью с ней встретиться не удастся, а до рассвета Норберт хотел успеть вернуться в свою камеру.