Церковь стояла на скрещении четырех улиц – имени Ленина, Калинина, Второй Пятилетки и XXV съезда КПСС. Все четыре, начинаясь с задворок, огородов и выпасов, вели, петляя и перепутываясь, к храму. Кроме храма, на площади, местами сохранившей следы былого асфальтового великолепия, располагались большой неухоженный амбар городской библиотеки и саманный сарай бывшей рабочей столовой, ныне гордо именующейся шинком. С торцевой стороны шинка имелось нечто вроде террасы, увитой редким плюшем. Туда-то и направил свои стопы Аникеев, проницательно рассудив, что с этой позиции ему будет и паперть храма прекрасно видна, и сам он останется незамеченным.

На террасу можно было попасть только пройдя через зал, моментально обдавший изнеженного южноморца до изжоги памятной атмосферой молодости: вонь, пьянь, дым, гам, антисанитария, непролазный мат, красные потные физиономии завсегдатаев, измызганные передники толстух-официанток… Даже самого распоследнего пошиба забегаловка в Южноморске, в которой подают жигулевское пиво и контрабандный осетинский спирт, в сравнении с этим гадючником показалась бы образцовым пищеблоком санатория для туберкулезных детей. На какое-то мгновение Аникеев засомневался: не слишком ли много жертв требует от него его профессия? С одной стороны, конечно, спору нет, сыщицкое дело есть настоящая творческая работа, сродни сочинению музыки или живописанию картин, а с другой, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, так золотарям позавидуешь… Но стоило ему, выйдя на терраску, вдохнуть чистого, приправленного морской солью воздуха, как минутная слабость моментально прошла, будто бы и не было ее. А если все же была, то не с ним – испытанным борцом с нарушителями закона, а с кем-нибудь другим, кто ни борьбой не испытан, ни испытаниями на борьбу не воодушевлен.

На террасе, как ни странно, народу оказалось негусто. Из шести столиков заняты только три. Аникеев быстро прикинул, какой из свободных столиков отвечает его требованиям, и немедленно занял его.

– Мужчина, угостите сигареткой.

Аникеев обернулся. Перед ним покачивалась молодая деваха со следами дружеского мордобоя на распухшей личности. Ее кокетливая улыбка по недостатку зубов казалась зловещей. Сыщик молча протянул ей пачку «Camel».

– А можно две?

– Можно, только не борзеть, – Аникеев с трудом освежал в памяти былые ухватки патрульного.

– Поял, начальник, – козырнула деваха, ретируясь к своему столику, к соответствующей компании себе подобных. Аникеев вновь сосредоточил внимание на церковной паперти, заметив, как засуетились нищие в предвкушении подаяний. Очевидно, служба подходила к концу…