Несколько рыцарей с ближайших столиков ринулись на выручку даме, – не столько твердые в поступи, сколько в благородных намерениях. Однако Аникеев повел себя отнюдь не в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом чести. Должно быть, милицейские рефлексы от долгого пренебрежения утратили свою устойчивость. Так отставной танцор, подхваченный ритмами далекой молодости, легко и пружинисто делает несколько великолепных па какой-нибудь Богом забытой румбы, и вдруг, запнувшись, начинает жалко топтаться на месте, вызывая насмешливо-сострадательные улыбки тех, что бьются в судорогах под любую музыку, если только не повисают друг на дружке в параличе по случаю блюза… Вот и Аникеев, вместо того, чтобы продолжить в начатом духе, то есть предъявить возбужденной общественности удостоверение детектива и корочки отставного мента, взял и толкнул официантку вместе со столиком под ноги джентльменам, что привело к образованию достойной сожаления кучи-малы.

– Руки, сука! Р-руки! – взвизгнул кто-то за спиной Аникеева. Аникеев поднял руки и обернулся. В дверях, ведущих из зала на террасу, стоял пьяный, но, тем не менее, вооруженный табельным пистолетом милиционер. В форме, при исполнении.

– На пол! Мордой вниз!

Аникеев послушно лег и немедленно получил хромовым сапогом по ребрам. Второй удар он успел перехватить и дернуть за бесчинствующую ногу. Мент шваркнулся на пол, пистолет отлетел к куче-мале и оказался в руках разгневанной официантки.

– Ну, пидор гребанный, киздец тебе!

Грохнул выстрел. Официантка, закатив глазки, шлепнулась ничком обратно в кучу-малу. Пистолет вновь загремел по цементному полу.

– Убили! Убили! – оповестил хор ошеломленных зрителей о разыгравшейся трагедии.

Вскочивший на ноги Аникеев пребывал в не меньшей оторопи, чем любой из присутствующих. Кто стрелял? Почему? Из чего? От великой растерянности он даже бросил взгляд на собственные руки – уж не вооружены ли они часом орудием смертоубийства? Оказалось, нет, не вооружены. Хуже того, трясутся от беззащитности. Возможно, следовало остаться, выяснить, уточнить, но какое-то внутреннее чувство подсказало Аникееву не делать этого, не быть дураком, но бежать отсюда как можно быстрее и как можно дальше; бежать, путая следы, сбивая с толку преследователей. Вот когда сказалась физическая подготовка. Нет, не зря себя мучил отставной майор ежеутренними пробежками, и напрасно пренебрегали ими его преследователи. Не прошло и полминуты, как Аникеев уже несся по пустынным улочкам Казачьего Тына в гордом одиночестве, возбуждая праздное любопытство аборигенов и истошное негодование цепных псов.