– Увы, – встрепенулся плейбой, и экран его пошел желтоватыми полосами неприятных воспоминаний, – как мне ни жаль, но вынужден с вами согласиться, Майкл. Никаких твердых устоев, если, конечно, не считать таковыми потакание своим сиюминутным прихотям, в чем большинство россиян, боюсь, проявляют просто удивительную твердость. Рад оговориться, что к южноморцам это печальное наблюдение относиться в наименьшей степени…

– Благодарю, мистер Эббот! – расцвел улыбкой мэр. – Мы, южноморцы, не лезем на рожон, много работаем, неплохо зарабатываем, стараемся жить в свое удовольствие и не мешать другим делать то же…

– И это вы называете «не лезть на рожон»? – ужаснулся Туров. – Окститесь, Аркадий Иваныч! Не лезть на рожон в России – значит жить не лучше других. А что делаем мы? Испотворяемся в прагматизме, в самом чуждом для русского духа учении. Потому что нерусский не тот, кто не православный, а тот, кто прагматик. Потому что прагматизм глубже всех ранит русскую душу своей полной и окончательной бессмыслицей. Насаждение на разгульных просторах России англо-саксонского трезвомыслия, или, научно выражаясь, образа жизни аналогичного беззаветному функционированию на благо кредитной карточке как единственного показателя праведно проживаемой жизни, чревато сознательной реакцией народа на бессознательный протест своей души. То есть все тем же русским бунтом…

– Сударь, – вскинулся Шумилин, краем ока ловя реакцию мисс Атвуд, – по-моему, вы кликушествуете!

Туров выудил из ботвиньи (которую не позволил унести официанту при смене блюд) кусочек стерляди, опрокинул в себя фужер водки, зажевал и лишь после этого удостоил Шумилина ответа.

– Кликушество так же свойственно человеку, как и идолопоклонство. Разве не кликушествовал Христос, расписывая скрежет зубовный во тьме внешней? Разве не тем же занимались Карлейл, Торо, Толстой, Иоанн Кронштадтский?.. Хотя должен вас огорчить, я в данном случае даже не предостерегаю, я всего лишь слегка забегаю вперед. Южноморск – бельмо на глазу соседей. Спросите у любого жителя Сочи, Анапы, Новороссийска, не говорю уже об обитателях Казачьего Тына, Тамани и Темрюка, – никто слова доброго об Южноморске не скажет. Мы, по их твердому убеждению, не по чину берем, вконец зажрались, заврались, зазнались. Их давно уже томит дикая жажда извести под корень допущенную властями, небом ли – безразлично, – несправедливость. Они нутром чуют: высшая правда на их стороне. Их моральный кодекс учит: лучше вместе бедовать, чем порознь благоденствовать. Потому как благоденствовать не у всех получается. И у тех, у кого не получается, возникают законные претензии: да чем я хуже? почему им везет, а мне нет? Судьба несправедлива. Случай коррумпирован. И как же тем, кому повезло благоденствовать, не совестно это делать, пользуясь явной несправедливостью судьбы, когда рядом с ними мучаются от недоумения, зависти и обиды их соотечественники, их ближние, их братья?! Как же вам, ребята, не ай-яй-яй нагло процветать в непредназначенной для этого райского процесса стране! Ну а дальше как заведено: бунт, смута, разбитые горшки, жир в душе и в мыслях срамота… Фу! – И Туров с новыми силами налег на ботвинью, предварительно приняв на грудь еще один полный фужер ледяной водки.