– И?..

– Не то, о чем вы думаете. Просто лежал в их кровати. Прежде чем лечь, снимал обувь. Закрывал глаза на минуту. Вот и все.

Он не смотрел на нас, он погружался в воспоминания. Я чувствовал, как от него исходит печаль, словно холод от глыбы льда.

– А тебе не приходило в голову, что ты можешь до смерти напугать Спейнов? Или эта мысль приносила дополнительный кайф? – резко спросил я.

Мой вопрос вернул его к реальности.

– Я их не пугал. Всегда уходил задолго до их возвращения. Клал все на свои места, кружку споласкивал, вытирал, ставил в шкаф. Если наносил в дом грязь, то мыл пол. Забирал разве что мелочи, которых никто не хватится, – пару резинок для волос. Никто бы не узнал, что я там бываю.

– Однако мы об этом все-таки узнали, не забывай. Конор, скажи мне – только помни, без глупостей, – ты ведь адски им завидовал, верно? Спейнам. Пэту.

Конор нетерпеливо мотнул головой, словно отгоняя муху:

– Нет. Вы не понимаете. И тогда, и в восемнадцать лет все было не так, как вы думаете.

– Как же, в таком случае, все было?

– Я никогда не желал им зла. Просто… Да, я знаю, что наговорил им гадостей, мол, они делают то же, что и все. Но когда я начал за ними наблюдать… – Глубокий вздох. Отопление снова выключилось, без его гудения в комнате стало тихо, как в вакууме. Звуки нашего дыхания поглощались этой тишиной, таяли без остатка. – Со стороны их жизнь казалась точно такой же, как у всех, словно из какого-то ужастика про клонов. Но, увидев ее изнутри, вы понимали… Например, Дженни, как и все девушки, мазалась автозагаром и поэтому выглядела точь-в-точь как все остальные, но потом она приходила с флаконом этой гадости на кухню, вместе с детьми доставала кисточки и рисовала у них на руках звездочки, смайлики, инициалы. Однажды она нарисовала на руках Джека полоски – он был в восторге и целую неделю изображал тигра. Или, уложив детей, Дженни убирала их барахло, как любая другая домохозяйка на свете, но иногда Пэт приходил ей помочь, и в конце концов они сами начинали играть, мутузили друг друга мягкими игрушками и смеялись, а устав, ложились рядом на пол и смотрели из окна на луну. Было видно, что они все те же. Те же, кем были в шестнадцать лет.

Конор расслабился, положил руки на стол ладонями вверх и слегка приоткрыл рот. Сейчас перед его глазами плыла череда образов за освещенным окном – далеких, недосягаемых, ярких, словно эмаль и позолота.

– Когда ты один и под открытым небом, ночи тянутся дольше. В голову лезут странные мысли. Я видел огни в других домах по всему поселку, иногда слышал музыку – кто-то врубал старый рок-н-ролл на полную громкость, кто-то упражнялся в игре на флейте. Я начал думать о других людях, которые там живут, об их разнообразных жизнях. Даже если они просто готовят ужин, если какой-то отец стряпает для дочки ее любимое блюдо, чтобы поднять ей настроение после плохого дня в школе, какая-нибудь пара узнала, что ждет ребенка, и устраивает торжество… Каждый из них, каждый, кто готовил ужин, – все они думали о чем-то своем. У каждого свои любимые и близкие. И чем чаще я туда приезжал, тем больше понимал, что такая жизнь тоже прекрасна. – Конор еще раз глубоко вздохнул и перевернул руки ладонями вниз. – Это все. Я не завидовал. Просто… вот.