И открыл дверь.
С того места, где стояли они с Купером, Джемма не могла полностью увидеть, что там, внутри палаты. Она рассмотрела аппаратуру, кусочек кресла, часть больничной койки, чьи-то ноги под одеялом. Нужно было сделать всего пару шагов, чтобы разглядеть палату целиком.
Увидеть мальчика на больничной кровати.
Узнать, что с ним произошло.
Джемма сделала половину шага – вдвое меньше, чем нужно, – когда Купер сжал ее локоть. Она обернулась.
– Пожалуйста, – сипло сказал он, глядя ей в глаза. – Не надо.
Она должна надавить. Должна проигнорировать его слова, пройти мимо, не обратив внимания на его руку. Должна узнать, должна вытащить из этой бесконечной череды снов все его скелеты, препарировать его прошлое, отыскать ответы. Должна найти его.
– Я не могу, – сказал Купер едва слышно и закрыл глаза. – Не могу…
И тогда Джемма сдалась.
Она повторила за ним: закрыла глаза и долгие секунды ждала, пока наконец не услышала потрескивание языков костра. Не услышала скрип старого поместья. Она позволила этим звукам вернуть ее туда, где они были в безопасности, – мысль мелькнула и пропала, уносимая сном, – и только тогда открыла глаза.
Купер все еще был перед ней и все так же держал ее за локоть. Глаза у него все еще были закрыты. Сейчас, освещенные костром, черты его лица горели скорбью и чувством вины. Он не был красив, но, когда хмурая маска спадала с него, эмоции раскрашивали невзрачные черты, делая их выразительными и живыми.