Мойра будто бы побледнела и вместо ответа покачала головой:

– Я была ему нужна. Все могло получиться в тот раз, когда они подняли его со дна. Первого круга уже не было, огни во тьме еще не зажглись, и некому было петь песню, – она снова пыхнула трубкой, зло, горько сощурилась слепым глазом. – Он мне приснился, – она повернулась так резко, что Норман отшатнулся. – В первую ночь здесь. Круг. Только мне, потому что я ему подходила. Я была особенной, мальчик, – она ткнула его в грудь узловатым пальцем, но Норман едва почувствовал. – И он снился мне, снился и снился. Во вторую. И в третью. А на сорок восьмую ночь, когда стемнело, – она понизила голос, – они вытащили меня из постели. Они растащили его по подвалам и кроватям, они носили его на себе, и он проник им в головы, позвал за собой на Ту сторону. Они стали черными, как сама ночь. У них еще были лица, но я знала, что это ненадолго.

Подумав о Джемме, Норман почувствовал, как дрожат руки.

– Йен ошибался. Малышка ему не подошла. Она не была особенной. И тогда, стоило наступить ночи, они пришли за мной. Больше я не стреляла в воздух. Заперла дверь и выстрелила себе в глаз.

Норману показалось, что сейчас он увидит, как на месте слепого глаза окажется жуткая рваная рана, глубокая бездна смерти. Но нет, обошлось, Мойра только отвернулась. Она молча сделала несколько затяжек из трубки, а потом призналась:

– Но сны не прекратились.

В голосе ее он впервые услышал страдание.

– Все это – мой вечный сон… Повторяющийся вновь и вновь, стоит зиме прийти.

И только сейчас Норман с ужасом понял, что Мойра не побледнела. Нет, это сквозь кожу ее лица просвечивал череп. Времени оставалось мало.

– Но я ему больше не нужна, – в ее голосе прорезалось облегчение. – Теперь время потечет в обратную сторону. Ему привели другого первенца.

Мы не привели ее, хотелось крикнуть Норману. Вы притащили нас сюда! Вы обманывали нас, задержали нас здесь, пока не станет слишком поздно, водили за нос, вы… Ничего из этого он не произнес.

Как будто у призраков прошлого был выбор.

– Знаешь, единственное, о чем я жалею… – она сплюнула на землю, но слюна исчезла, не долетев до земли. – Прежде чем провалиться в этот сон, мне нужно было спасти Брадана. Надо было выйти на улицу и выстрелить в него – тогда он бы не оказался там, внизу. Он бы просто умер, мой мальчик. – У Нормана сжалось сердце. – Мой глупый, глупый внук.

Но прежде чем он выдавил из себя слова сожаления, она обернулась к нему и сбивчиво зашептала:

– Но Oн не отдает свое. Все, что умирает зимой на этих землях, принадлежит ему. Чернота пожирает его добычу, и имя этой черноте – Он. Ты знаешь его имя. Ты знаешь?