Она повторялась, но Норман понял: это из-за того, что ее силы заканчивались. Возможно, ей потребовались они все, чтобы привести его сюда, через ветер и сопротивляющийся лес…
Он чувствовал себя виноватым, когда перебил ее:
– Мойра, пожалуйста, мне нужно знать. Что мы можем сделать против Самайна?
– Он мне приснился, – снова переключилась она. – Мне снились все они, там, на холмах. Только мне. Потому что я ему подходила. Я была такой особенной, мальчик… В мире осталось мало таких, как я.
– Мойра… – он положил руку ей на локоть в надежде удержать растворяющееся сознание.
– Когда мы оказываемся здесь, они нам снятся. Они ходят кругами по ходу солнца, они строят круги, поют песню и ждут прихода огней. Поэтому мы знаем. Поэтому мы знаем.
– Что вы знаете? – прошептал Норман, чувствуя, как тело под пальцами медленно превращается в пустоту.
– Ты задаешь вопросы. Ты мне понравился. Ты непохож на Брадана, нет, больше похож на меня. Брадан, мой мальчик. Мой глупый внук.
Ее голос неожиданно стал серьезным, сосредоточенным:
– У древних кельтов Самайн – это замкнутый цикл, в котором успевают начаться и завершиться любые события, сколько бы они ни длились: сутки, год или вечность. Будто затянутые в спираль, верно?
– Как нам поймать Самайна? – повторил Норман.
– Мне казалось, что ты умный, – голос снова изменился, став громким и раздраженным. – Или только книжки можешь читать? Сны о той ночи, – она снова сорвалась на бормочущий шепот, – мне снятся сны. Всем нам снятся. Всем, кто ему подходит.
Она вытянула вверх узкий палец с желтым ногтем:
– Ты понял? И ему тоже.
У Джеммы почти получилось. Нужно было лишь еще немного времени.
Будь здесь Кэл – он бы заметил. Конечно, он бы заметил, и у Джеммы не будет другого шанса: только пока его здесь нет. Пусть даже, когда он вернется, он будет весьма ею недоволен.
А он вернется. И приведет с собой Нормана и Блайта. Это ведь