Они молча пили некоторое время, пока Виктор не спросил:

– Врачи говорили что-нибудь насчет выздоровления Вероники?

– Они хотели знать, о каком огнестрельном ранении речь. И еще обнаружили у нее в крови чрезвычайно высокий уровень антиоксидантов.

Виктор поднял брови.

– Что, по-твоему, было в той пещере? – поинтересовался Грей.

– Думаю, там и впрямь находилось нечто поразительное. Но неизвестно, создала его компания Аль-Мири или это природная аномалия, а то и вовсе отголоски древнего мифа… Полагаю, нам никогда не узнать правды, если только Аль-Мири не решится однажды на публикацию. Я собираюсь за ним послеживать.

– Думаешь, он действительно нашел эликсир вечной жизни?

– В этом-то, Грей, и заключается красота мифа, черт его дери. Никогда точно не знаешь, где он вливается в реальность. Интерпретировать приходится самому.

– А ты хотел бы ее получить? Вечную жизнь.

– Любая вечность – это проклятие.

– В последние недели я довольно часто думал об этом, – признался Грей. – Вероника и Стефан без конца говорили о важности биологической науки, о жестокости матери-природы и пустоте Вселенной. – Он сделал глоток. – Но ведь существуют и… думаю, это можно назвать душевными порывами. Внутри у каждого живет нечто, выходящее за рамки биологии, и оно жаждет большего. Не знаю, что оно собой представляет и чего именно хочет, но вряд ли смысл тут в искусственном продлении существования. Скорее, в чем-то совершенно ином, мне так кажется.

– Ты и впрямь углубился в тему, – усмехнулся его собеседник.

– Я считаю, именно смерть и делает нас людьми: она – часть человеческой сущности и придает вес нашим поступкам. Обозначает границу. А что там будет за ней – не нашего ума дело. Мне претили решения Стефана, хоть я и пытался оправдать его действия.

– И к какому же выводу ты пришел в результате? – поинтересовался Виктор.

– Думаю, Димитров упустил самую суть.

Грей погрузился в свои мысли. Перед мысленным взором возникали картины детства, отцовские побои, трагическая смерть матери, социальная изоляция, которую так и не удалось окончательно преодолеть. Потом он перенесся вперед во времени к пестрой палитре своих скитаний по миру, насилию, войне, бедности и тем ужасным вещам, которые творят друг с другом люди. Которые он творил и сам, оправдывая себя в силу собственных убеждений. Доминик видел прекрасные блестящие глаза Ньи; видел неописуемые ужасы, которые происходили в Большом Зимбабве; видел тяжелый и невнятный конец их с Ньей отношений. Рядом реяли образы Джакса и Стефана, точно птицы неопределенной расцветки, а потом мысли затрепетали и устремились к Веронике, к ее жизнелюбивому духу и острому уму, к тому, как она подтрунивала над его мрачностью.