– Что, заселяешься? – спрашивает она.

– Нет, кошек гоняю.

Она делает вид, что не заметила сарказма.

– Ты без Оскара?

Я молча смотрю на нее.

– Какая жалость, – воркует она. – Он заболел?

Ее глаза блестят: она знает, что он не болен. Я вскидываю подбородок:

– Значит, ты решила не рассказывать родителям о его книге?

– Не хочу марать руки, – хихикает она.

У меня пылают щеки от ненависти к этой самозванке. Я стискиваю ручку дорожной сумки, подавляя желание броситься на нее.

– Кстати, – продолжает она, – Флоренс просила напомнить, чтобы ты завтра не опаздывала. Сбор в двадцать втором номере в восемь утра.

Я в бешенстве: эта чужачка разрушила мою жизнь, отламывая от нее кусочки и отправляя себе в рот, оставив мне только крошки. Может, это и ребячество, но мне ненавистен сам факт, что она передает сообщения от моей лучшей подруги.

– Так что не опаздывай, ладно? – покровительственно говорит она с фальшиво-приторной улыбочкой.

Ища признаки контактных линз, я смотрю ей в глаза, но они точь-в-точь такие, какими я помню глаза сестры. Но в отличие от настоящей Оливии взгляд этой женщины холоден, в нем нет любви и тепла. Я испытываю такую сильную тоску по сестре, что становится физически больно в груди.

– Ты знаешь мою сестру? – Вопрос невольно срывается с губ, удивляя нас обеих. Мой голос печален и тих. – Я имею в виду мою настоящую сестру? Я скучаю по ней. Я так по ней скучаю, она…

Вестибюль наполняется стуком колесиков чемоданов по деревянному полу и громкими пронзительными женскими голосами. Я смотрю в ту сторону и, узнав парочку новоприбывших, догадываюсь, что они тоже приехали на свадьбу. Вдруг чьи-то пальцы впиваются мне в плечи, притягивая к себе. Я слышу дыхание Оливии у самого уха. Со стороны может показаться, что она нежно обнимает меня, хотя она вцепилась так крепко, что останутся синяки.

– Он следит за тобой, – шепчет она в панике. – Беги, Кейт, беги, беги.

– Оливия? – взволнованно вскрикивает какая-то женщина.