– Убиты. И самым что ни на есть ужасающим образом. Угадаешь каким? – Голос Уокиншоу подрагивал то ли от злости, то ли от ужаса. – У них высосали кровь. А одному из них вскрыли грудную клетку, разрезали сердце и выпили из него кровь. Поднимайся, посмотришь сам.

Не в силах что-либо вымолвить, Тофлер стоял, схватившись за нижнюю ступеньку лестницы.

Глава 16

Глава 16

Тофлер поднялся в башню, где его ждали Уокиншоу и Сэм Ходжес. С обзорной площадки в комнату проникал бледноватый свет.

– Сцена из ада… Прямо как съемочная площадка для твоего нового фильма ужасов.

– Хорроры – не моя сфера интересов, – негромко ответил Тофлер.

Как только режиссер вошел в комнату, его лицо исказилось от омерзения. Внутри стоял тошнотворный запах.

– Смотри. – Уокиншоу поднял фонарик. Кружок света побежал по полу, заваленному каким-то хламом, и остановился на человеке, лежавшем у стены лицом вверх.

За долгое время труп почернел, но все же не разложился. Его седые волосы были покрыты пылью. Веки были закрыты, между губами виднелись зубы, также испачканные в темной пыли. Щеки и глаза ввалились, кожа плотно обтягивала череп, из-за чего нос особенно сильно выдавался вперед.

– Это Стив? – простонал Тофлер. Он хорошо знал продюсера «Саломеи», пару раз они вместе обедали и выходили в море под парусом. Однако сейчас режиссер не сразу понял, что перед ним Стив, поскольку изменился он практически до неузнаваемости.

Стив Хант был человеком крупным – и в высоту, и в ширину. С такими габаритами его можно было легко заметить посреди банкетного зала. Однако сейчас перед ними лежала высохшая мумия.

– Да как так-то… – вновь простонал Тофлер. Уокиншоу больше уже ничего не говорил; дрожащими руками он медленно убрал фонарик от лица Ханта.

На Ханте, который всегда хорошо одевался, была белая рубашка. Судя по тому, что ее воротничок сохранил белизну, на момент убийства она была чистой. Остальная ее часть потемнела от пыли и затвердевшей крови. Спереди рубашка была широко распахнута, являя взору ужасающее зрелище. Фонарик остановился на темной дыре шириной в десять дюймов, зиявшей под сломанными ребрами Ханта.

Не отводя фонарика, Уокиншоу бесстрашно подошел к трупу.

– Иди сюда, Эрвин, – подозвал он его со злобой в голосе. Тофлер тоже приблизился к Ханту. – Видишь сердце?

– Вот это? – недоверчиво спросил Тофлер.

– Да.

Посмотрев, куда указывал Уокиншоу, режиссер содрогнулся от ужаса. На животе Ханта лежал плоский объект, напоминавший засохшую пиццу. Теперь стало понятно, почему его грудная клетка выглядела как пещера.

– Его извлекли и разрезали надвое. Понял, что с ним сделали?