– Заперлась? Как она туда вошла?

– В то время туда можно было войти и выйти оттуда. Все, что нужно было сделать, это запереть внешний висячий замок, взять ключ с собой и зайти через дверь из библиотеки, после чего запереться изнутри – тогда снаружи туда уже никто не смог бы попасть.

– Но ведь ключ, кажется, был у врача, который работал в педиатрическом корпусе… Сугано-сан, верно? Насколько мне известно, этот человек хранил ключ у себя; так как же он попал в руки Рёко-сан?

– А‐а, доктор Сугано, он…

– Его тогда не было, – сказал директор. – Немного ранее он перестал появляться… пропал, да. Из-за этого педиатрический корпус больше не мог работать; тогда он уже был закрыт. Так что ключ… вроде бы он был в главном здании.

– Эй, подождите немного. Сэкигути, не ты ли говорил, что ключ был у доктора Сугано, который погиб во время авианалета, после чего ту комнату ни разу не открывали?

– Рё… Рёко-сан… так мне объяснила, – ответил я, уже утратив способность испытывать эмоции, подобно плохому актеру, механически зачитывающему вслух текст своей роли.

– Сугано погиб во время авианалета? Ни о чем подобном я не слышал. Он исчез без всякого предупреждения, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Кажется… да-да, это было сразу же после того, как Макио-кун пришел делать предложение. Тогда мы срочно взяли на себя заботу о пациентах, которых наблюдал Сугано, но потом из-за нехватки рук уже не могли вести прием новых. Ко всему прочему творилась эта неразбериха вокруг Рёко, поэтому весной мы закрыли то здание.

– Что ж, выходит, Рёко солгала?

– Что делала Рёко-сан, запершись в подсобном помещении? – вернул разговор в прежнее русло Кёгокудо.

– Там… если закрыть дверь, то снаружи с трудом можно расслышать голос того, кто находится в комнате. Я едва слышала ее доносившиеся изнутри крики и плач… «Пока ты не позволишь мне родить моего ребенка, я отсюда не выйду»… Три дня подряд я стояла под дверью, плакала и умоляла. Затем, на четвертый день, крикнула ей, что разрешаю ей родить. Вышедшая из комнаты Рёко выглядела в точности такой же осунувшейся и изможденной, как сейчас Кёко, но при этом она радовалась, как ребенок, смеясь и пританцовывая… свирепое буйство дикого животного, владевшее ею до этого, теперь казалось неправдой. С того момента Рёко осталась в педиатрическом корпусе, готовясь к родам. Мы стеснялись чужого внимания и скрывали ее, но, по крайней мере, к ней вернулось равновесие. Только вот, думая о том, как родился мой ребенок, у которого не было головы, я пребывала в чрезвычайном смятении. У меня был муж, но у Рёко не было человека, который смог бы ее поддержать… и стать отцом для ее ребенка.