– Твои предки наверняка хорошенько раскошелились.

– Срать на них.

– Не заливай! Наступит утро, ты проснешься с больной головой, весь облеванный и в спущенных штанах, и пожалеешь о том, что сделал. Как и всегда.

– Пожалуйста, Шелли. Мне так хреново. Пиздец как хреново. Господи, Шелли. Твою мать…

– Грейс тебя продинамила, и ты тут же решил закинуться? Неужели эта сучка того стоит?

Этот вопрос вынудил его немного протрезветь, и он в искреннем удивлении уставился на Шелли.

– Откуда ты знаешь ее имя?

– Когда отсасываешь парню, который произносит имя другой, оно как бы… врезается в память.

– Но я же… – Он не нашел сил оправдываться, на миг спрятал раскрасневшееся лицо в ладонях и шепнул: – Прости.

– Вызови такси и поезжай к богатому папочке. Он решит все твои гребаные проблемы, как и всегда.

– Домой мне сейчас нельзя.

– Это еще почему?

– Я сделал что-то плохое, Шелли. И я хочу еще выпить. Давай пойдем к тебе и выпьем.

Она посерьезнела пуще прежнего, морщины, что расчерчивали ее лицо, когда оно выражало неподдельное недовольство, залегли еще глубже, и казалось, уже никогда с него не сойдут.

– Что ты, блядь, такое несешь? У меня дома ребенок!

– Отлично! – Он схватил с соседнего столика уже начатую, кем-то оставленную бутылку пива, вытащил недокуренную сигарету из пепельницы и сунул между губ. – Я люблю детей. Я отлично лажу с ними.

Он улегся на блестящие, сладкие от духов колени Шелли, и она, в явном презрении, скрестила руки на груди.

– Сейчас вывернет…

– Только не на юбку – она новая.

– Я умираю, Шелли…